Кукла Лепка Шитьё Тот Кого Нельзя Звать #62

В мире книжных героев добрых
Мы не верили ни в кого:
Все болели за Квазимодо,
А нам нравился Клод ФроллО.

И в морали историй светлых
Находили один изъян:
Сколь ни славен герой в победе -
Да злодеи милее нам.

С их искрящейся болью тяжкой,
Одиночеством и тоской,
Что прискорбно и даже страшно.
Мы их сравнивали.
С собой.

Их черты в нас вросли, наверно –
И не важно, когда и как.
В каждой девочке скрыта ведьма,
В каждом мальчике – темный маг.

Потому-то мы в сказках ищем
Не подачки от Крестных Фей,
А единственный шанс из тысяч,
Чтобы выиграл чародей.

Тот, невзрачный, в одеждах черных,
Всем внушающий жуткий страх.
Он из тех, кто был раньше сломлен,
Но потом - всем назло –
Восстал.

И, конечно же, в книгах Роулинг
Мы все ждали иной исход:
Нам был ближе не Гарри Поттер,
А Лестранжи и Волдеморт.

Пусть понять главгероя проще -
Нам его не принять вовек:
Мы влюблялись во всех чудовищ
Из домашних библиотек.

Глубокой ночью на ветру ветки скребутся в окно. Я засыпаю. И снова оказываюсь в этом доме.
Не в доме - в квартире. Странная маленькая комната, маггловская, но приятная своей странностью: по стенкам висят арбалеты, щиты, со шкафа слепо таращат проемы глазниц шлем. Большая черная собака кудрявым ковром раскинулась на полу. А я сажусь-падаю на диван и смотрю в глаза отвернувшейся от компьютера девчонки.
Да, она маггла, но ей все равно. Все равно, кто я, мое изуродованное лицо, моя власть. Она не боится, только смотрит невесело и чего-то ждет. И тогда я начинаю говорить. Рассказывать, описыватьв лицах, едва удерживаюсь, чтобы не начать махать палочкой. И она слушает, иногда задает наводящие вопросы - ей в самом деле интересно и совсем не страшно. Я - ее сон? Призрак? Какая разница?
Потом я умолкаю. И тоже жду.
Она встает, двигает стул, опускается на него верхом - за спиной кресло, в котором сидит серый громоздкий рюкзак (когда-то я спросил, с чем, и узнал, что в нем лежат доспехи, не ее, кого-то из сумасшедших ее тренеров...) и еще один щит, огромный, с которого свисает волчья шкура. И тогда в меня летят, как стрелы из арбалета, ряд вопросов: "Зачем. Почему. Что это даст. Можешь кинуть в меня канделябром, но..." Мои действия подвергаются тщательному анализу, а логика - критике. Хорошо, что сама она - не психиатр, и просто нахваталась у кого-то методик. Но иногда ее слова бывают нужны, как перекись водорода требуется при промывке раны.
Потом мы идем на кухню и пьем чай, травяной, горький, и пес следует за ней по пятам и просит печеньку, не видит чужого человека в доме. Но это не важно. Иногда я протягиваю руку и глажу пушистую шкуру пса, а он встряхивает треугольниками ушей и делает вид, что ничего опять не заметил.
Я прошу сигарету, или просто беру ее из пачки, ментоловую, потому что такие курит девчонкина мать, и мы начинаем просто болтать о чем-то. Я слышу, что моя знакомая-маггла до слез скучает по деду, начальница на работе треплет ей нервы, пес сегодня хотел подраться с другой собакой, и девчонка падала, разбив колени и порвав любимые джинсы, чтобы этого не допустить. Я знаю, что она занимается "истфехтом", ведет тренировки и иногда так злится на бестолковых учеников, что готова всех их "на ноль помножить". Я не предлагаю своей помощи, хотя иногда она не помешала бы - я вижу. Но я боюсь разрушить хрупкую иллюзию доверия и дружбы, единственное, что у меня есть, кроме ядовитой змеи по имени Нагини. И поэтому я никогда не пытаюсь узнать адрес странной квартиры.
Иногда мне кажется, что это - надежнее любого крестража. Крестраж - разрушим. Но даже если я паду окончательно - не вернусь ли я сюда же, на этот диван с порызенными в щенячестве псом ножками? И, веря в нехитрую сказку, я просыпаюсь…

Как же это было давно… и почему вообще вспомнилось?
Вспышка, зеленая, острая, брошенная мной и мне же вернувшаяся. Не ушел. Не рассчитал.
Боль. Белизна. Сто раз ожидаемый, и пятьсот раз проклятый вокзал. Не поднять головы, не оглядеться – угол кровли, молочное небо. Насовсем. Навсегда. Время уходит, как вода в песок, не счесть, не понять, сколько уже ушло.

Боль. Голос. Голос – здесь? Веки тяжелы, как гранитные плиты.
- Не бойся.
Я не боюсь. Я уже забыл, как бояться. Только сказать этого не могу… Или могу?
Что вообще происходит? На «полустанок» не могут попасть магглы, но голос мне знаком. Это та самая девочка. Впрочем, девочка ли? Сколько прошло лет?
- Не бойся. Осталось недолго.
Сколько – недолго? Час, день или месяц? Они тянутся также бесконечно, но теперь есть чего ждать. Сквозь белизну отрывками проступают незнакомые интерьеры. Два места. Комната – та же, только вещи поменяли места обитания, и исчез рюкзак, - и зал с техникой. Боль. Вкус молока на губах.
- Пей. Так надо.
Никому бы не признался, что люблю молоко. Впрочем, оно всем змееподобным по нраву…
Беззвучный щелчок сломанного барьера.

Комната. Диван, основательно посыпанный собачьей шерстью. Впрочем, это уже другая собака. Их век недолог, а прошло немало. Это видно по женщине, сидящей у компьютера с иглой в руках. Она поворачивается и молча чего-то ждет.
Медленно потягиваюсь, пробуя каждую мышцу. Давно не было ощущения своей силы. И боль ушла полностью. Вот только… Я ошеломленно смотрю на шрамы, протянувшиеся от ладоней по запястью к плечам. Словно тело в прямом смысле собрано из кусков. Так кем же ты стала, маггла? Вернуть из посмертия не может ни один маг. Тем более – меня.
Женщина опускает голову.
- Лучше я не могу. А откуда это – не знаю. На остальных их не видно.
На остальных? Я оглядываюсь, но замечаю только стража, сидящего на столе.
Настоящего стража. Из тех, кто хранит нижний мир. Готового наделать из меня маленьких лоскуточков, если я надумаю совершить что-то противоестественное. И еще фигурку в ее руках. Свою копию из ткани и пластика.
Призыватель. Ритуалист в среде магглов, но, разумеется, латент. Маг, которого не заметили до начала взросления и не обучили. У таких всегда способности проявляются своим индивидуальным способом, причем с силой смертного проклятия. И вот моя знакомая стала Призывателем. И решила вернуть давнего собеседника.
- Спасибо.
- Не за что… Все равно вышло не так…
- Все так, - отмахиваюсь я и сажусь. – А это… - разгадка очевидна, но не для латента, - Я разделил свою душу на семь частей. Из семи частей должен был быть собран. Вот и отметилось… Голова, шея, корпус, две ноги, две руки. Всего семь частей.

Она улыбается, и я улыбаюсь в ответ.
Что-то закончилось. Что-то началось. Великий змей вцепился в собственный хвост.