Страна Мастеров – сайт о прикладном творчестве для детей и взрослых: поделки из различных материалов своими руками, мастер-классы, конкурсы.

Китнисс Ландер «Словотворие»

ВОЛЧЬИ ЯГОДЫ, малая повесть.   ЭПИЗОД 1: вороноглазая, тишина и дом;

Грелку приносят перед отбоем, и ее тепла хватает практически на всю ночь, но именно под утро, на рассвете, и наступают самые жестокие холода. Они подкрадываются издалека - сквозь незаделанные щели в окнах, из глубины остывших батарей и через рассохшиеся, осыпающиеся крошками дырки в углах, - но каждый раз неумолимо и неотступно. 
Безжалостно, и тонкое одеяло, свернутое узлом и засунутое в просвет между кроватью и стеной никак не может этому помешать.

Тугой мешочек с оттягивающейся петлей на вкрученной пробке почти остыл, втянув в себя по кусочкам окружающий полумрак, холод и заоконную синь; я чувствую их разряженность возле себя, но знаю, что скоро это повторится в обратном порядке - когда, отдав наконец все крупицы тепла, он начнет действовать против меня, охлаждая и вымораживая отданные частички. 

У меня влажные ладони, покрытые горячей испариной, и продрогшие пальцы на ногах, похожие на негнущиеся штативы. Я боюсь шевелиться. Спину царапает холод, щеку и край глаза - простроченный угол вялой подушки, а внутри набрякает, щетинясь, горячная колючая пустота. Плавится, прогибая как податливый воск, мнет и давит изнутри, потягивая и выкручивая суставы, и я боюсь этой боли, которой, в сущности, еще нет, чувствуя, как внутри медленно вытягиваются, норовя погнуться и связаться узлом, кости. Они пытают меня перед рассветом и будут пытать, когда темнота и ночь рассеются, выцветая и разбухая до назойливо утренне-серого, если не...

...Где-то на периферии слышится звон - рядом ли или просто почудился звук, долетевший издалека, сквозь перекрытия стен и вентиляционные трубы. Угрюмо встряхиваясь и тряся пыльным оперением, заснувшая в дальнем углу палатная тишина ловит его на лету, кромсая и погребая в пасть, так, что я не успеваю понять, чем это было. Но уже чувствую изменения, которые тот вызвал собой. Будто звуковая волна, пролетевшая в стылом ночном воздухе, оставила за собой искрящийся дрожащий свет, продолжающий до сих пор еле слышно вибрировать отголосками в синем водянистом глубинном полумраке. 
Гулкий звук - сухой треск выключателя. По ту сторону покачивающейся двери в темноте, выделяясь особенно остро и перечно, цыкает коридорная лампочка, разгораясь туманным, неверно-оранжевым матовым светом. Стеклянная вставка в перегородочной двери вздрагивает и искрится по ту сторону мелкими дробящимися бликами в непрозрачной заклеенной поверхности, норовя рассыпаться под напором.
Мне хочется видеть все это, но вместо рассыпающегося света я слышу, как впало щелкает выключатель, проваливаюсь внутрь, что-то утробно клокочет и цыкает, но света нет, потом с тугим хрустом и возней распахивается вся дверь, отмахиваясь в петлях. 

Сестра заглядывает внутрь палаты сонными после ночного дежурства густо подведенными черными глазами и снова на какую-то секунду исчезает, чем-то неумолимо стукая и грохоча. Стараясь протиснуть ЭТО за собой сквозь дверь. 

Прогибается внутрь полубоком, широко переставляя через порог голенастые худые ноги - я вижу расползающуюся стрелку в чулках, которую, возможно, видит и она сама, только виду не подает, - перегнувшись обратно в коридор, втягивает за собой, бряцая спутанными проводами и трубками, распяленную этажерку с подвешенными на крючках еще полными прозрачными целлофановыми мешочками. Загребает ею по полу, бесцеремонно шаркая и скребя. 

У нее черные вороньи глаза с фиолетовым отливом и вьющиеся жесткие волосы, как у цыганки. Вороноглазая появляется в палате нечасто, каждый раз с выражением занятой торопливости разбивая затаившуюся тишину цокотом и звоном своих каблуков. Я учусь различать ее походку заранее - нервный дробный перестук с припаданием на каждом втором шаге, - но сестру неслышно ни в коридоре, ни на подходе к нашим дверям. Только внутри серой палаты каждое ее движение бьется и разлетается осколками, усыпая отрывистыми звуками пахнущий хлоркой пятнистый пол. Наша тишина не любит звуков. Каждый отголосок, случайно просочившийся сквозь дверь, решетки вентиляции, оконные прорехи и рассыхающиеся щели под плинтусом, она ловит капканом, дробит и ожесточенно грызет, разламывая его на отдельные игольчатые осколки, отскакивающие от стен. Маленькие боятся тишину, плаксиво съеживаясь и всхлипывая на своих кроватях, пытаясь каждый забиться в свой угол, но углов все равно никогда не хватает, да и кто же не знает, что на самом деле живет в самих углах?..

Треугольное завышенное лицо смотрит на меня сквозь и в упор одновременно, пока руки что-то делают в привычных движениях и комбинациях. Она кажется сосредоточенной, но сосредоточенность эта не уходит в ладони, балансируя где-то на грани - пальцы вороноглазой похожи на тонкие ветки, перебираемые февральским ветром. Беспорядочно. Безраздельно. 
Бессмысленно. 
Ее сосредоточенность концентрируется отдельно на кончиках вздыбленных заламинированных ногтей и острых шариках скул, утягивая в себя, по ниточкам за концы нервов. 
Хладнокровно. 
И хочется вырваться, но приходится терпеть: внутренний пожар - тягучее гнилое торфянниковое тление - начинает пробираться глубже, цепляясь крючковатыми ворсинами за мышцы, заставляя сжиматься и вздрагивать. Буровато-зелено-голубые в синеве мшистые стены вокруг начинают идти морщинами, складками и гулкой рябью, и в какой-то момент мне кажется, будто я на самом деле вижу клацнувшую пасть за плечом сестры, и, кажется, пытаюсь отпрянуть назад, хотя бояться нечего.
"Нет, не надо. Все хорошо, она меня не мучает", - шепчу одними губами, сглатывая спасительные слова в гортань. "Не боюсь".

Вороноглазая оборачивается на меня странно и исподлобья, удивленно гадая, что же именно со мной произошло, потом нерешительно, в каком-то нелепом скупом движении, тянет руку, чтобы потрепать меня по голове, но передумывает и снова уходит. Звеня кольчугой сережек, каблуками и кольцами волос, налаченными до тугой блестячности. 
Уже только в коридоре я слышу ее торопливые отдаляющиеся шаги - деловитая безразличная походка с выдающим ее плоскостопие припаданиями и наклонами вперед. 

...Ночная тишина, как страж, снова бессонно бдит в углу, прикрыв полуарками веки: из-под многослойного подола растрепанными клочками торчат перья, пух и забившаяся пыль, делающая ее почти седой в некоторых местах. Черная вдова тяжело нахохлилась, осев на пол - одновременно и сжимаясь, и заполняя собой пространство, распухая, разбухая и надуваясь, как большой сваленный шар тугой пряжи. Ее дыхание колышет приподнятые комья черного пуха на груди, запутываясь в волосках и перьях, и волнами докатывается до каждой из четырех стен палаты, отскакивая назад, туда и обратно, и так снова, смешиваясь и перепутываясь друг с другом, вибрируя, и все в темноте кажется пронизанным насквозь еле слышным зудящим гулом, который успокаивает. 
Я лежу, вслушиваясь в полумрак, и почти так же растворяюсь в нем, медленно рассеиваясь по сторонам. Темные нитки тянутся от кончиков пальцев, сливаясь с ними продолжением белого и черного, постепенно тая и убегая в пространстве все дальше и дальше, пока не начинает бледнеть и исчезать. 
И слышу предупреждающий рык из дальнего угла. Тишина вздрагивает во сне, наставительно и рассерженно клокоча и царапаясь хрипящими звуками в гортани, и я отдергиваю нити назад, собираясь воедино вновь.

Я люблю тишину и не боюсь ее звуков - ее чавканья тапочек по паркету, перемежаемого хрипящим шарканьем, свиста ветра в щели оконных рам, гула и заплесневшего пыльного дыхания вентиляционного окна, разинувшего над нашими головами пунктирную зубчатую пасть. Оно похоже на голову удава. Мне нравится думать, что весь дом, каждая его стена и перекрытие пронизаны такими вьющимися трубами насквозь, переплетаясь внутри бетонных оснований и балок, между панелями и залитым бетоном пола, укрытого линолеумом. Каждая голова змеи любознательна и видит комнаты - все помещения, коридоры и умывальники в оплесневших душевых, а никто не знает о существовании удава как такового, продолжая его беспечно не замечать. По ночам, после отбоя, я вслушиваюсь в темноту, разбирая среди нее томное перекатывающееся дыхание под потолком, сонливые вздохи, ворочанья и шелест осыпающихся слоев пыли и штукатурки с дальней стены. Змеи переговариваются между собой, пришепетывая языками, и я жадно вслушиваюсь в этот диалог, радуясь и немного сожалея, что пока не могу разобрать удавий язык, говорящий о вечном. Дом всхлипывает и стонет по ночам, кто-то вздрагивает и приглушенно замирает в темноте в палате, а я испуганно пересчитываю по пальцам дыхания, ловя и наматывая каждое из них под холодной жесткой подушкой. 
Ночь - это время тишины, самой глубокой и самой беспросветной, тишины, которая наполнена звуками, которых не знаешь где искать и шепотом, который не знаешь, о чем говорит. 

С наступлением утра же тишина, неуклюже переваливаясь, как шатающаяся болванка, забирается в двустворчатую стенку шкафа, занимающего почти всю внешнюю стену у двери. Старая ореховая комбинация из рассохшихся клеенчатых панелей - с хлопающими магнитными дверцами, кучей выдвижных заедающих ящиков и перекошенными бывшими антресолями, закрывающими дальней фанерной стенкой дырку в настоящем домовом перекрытии. Я здесь старше и выше всех, я знаю - уже давно, - что там, наверху, только пыльные рассохшиеся доски, бетонная пыль и осыпающаяся штукатурка вперемешку с кирпичными скорлупами. Из обваливающегося угла над ними торчат покривленные трубы и обшарпанные деревянные балки потолка в грязно-желтых гнездах утеплителя и стекловаты. 
Здание уходит источниками в землю, переплетаясь там с кусками глины, песка и перегноем, цепляясь в них фундаментом, водопроводами и изоляцией, а крышами сливается с заломанными, прямыми и острыми, как зубья, пики и железные пруты, сосновыми вершинами, почти срастясь с ними. Вместо антенн и проводов из крыши торчат покореженные ветки и листы ороговевшего металла, а остов почернел, обуглился, слился с копотью, гарью и угольным налетом, тлея под коркой льда и хилого дырявого снега, и тлеет так уже давно, в болотных мушках и серокуром дыме. 
Дым расходится стопками от болот - тянется из-под земли, струйками, смешиваясь в воздухе, даже зимой, превращая округу в сплошное серое, топкое, чмокающее мутное пятно, разрастается ниточками, неподвижно укладываясь, и смыть его не под силу никакому ветру, да и самого ветра здесь нет. Обыкновенно нет. А сегодня оборвал свет.

...Резиновый желудок грелки почти холодный. Он соприкасается с моим собственным, без рубашки, непосредственно с кожей, отдавая тепло, которого у него самого практически не осталось. 
Саможертвенность. 
Провожу по нему пальцем на ощупь, комкая застревающую сверху ткань пижамы, - остывающая, щекочущая нос резина жалостливо скрипит под моими прикосновениями. Редеющий предутренний сумрак забивается в глаза, однотонный и темный, как ворсистый мягкий бархат, в щеку упирается слежавшийся угол подушки и торчащие нитки незаделанного шва - края пледа перекручиваются, комкаются и путаются в слишком тесном грубом чехле, вытягиваясь наружу; дырка пахнет слежавшейся шерстью, пылью и хлоркой, а где-то внутри еще искрятся разбегающиеся теплые шарики, трутся до горячности и тугой щекотки, пружинками цепляясь к рыхлым ворсинкам. 
Теплота жмется внутри, как рассвет жмется в небе, - скукоживаясь, сборясь и рябя складками, просачиваясь по крупицам наружу, из-за пелены жижевато-жидких студенистых облаков. Небо похоже на порванную мокрую бумагу и комки газетных листов с пожелтевшими статьями. И пролитыми поверх синюшными фиолетовыми чернилами...

 

 

 

ВОЛЧЬИ ЯГОДЫ. Эпизод 1
Словотворие
05.02.2018

 

ПРИЗРАЧНАЯ

 

Он не любил лето. У лета самые противные дни, особенно если оно выдалось жарким. Дни, когда плавишься от палящего зноя, без особой цели слоняясь из комнаты в кухню и на балкон, а потом обратно, и задыхаешься от серого смога горящих на окраине города торфяников, слепо тычась по знакомым углам. Чуть легче, когда коротаешь время не в одиночестве. Еще лучше - если при этом в доме есть достаточное количество воды и намороженного льда. Но это - совсем уж райская сказка. Чаще приходится обходиться без нее. 

Солнце плавит весь день покатые крыши, нагревая их до невозможности, деревья сочатся зеленой, еще не выгоревшей листвой, распространяя попавшие в их кроны блики, а на сжавшихся, потускневших от жары улицах - никого. Будто весь город незаметно взял и вымер. В такие дни особенно хорошо придумываются апокалипсические картины, хоть это и не успокаивает в полной мере. У каждого свой личный апокалипсис. 

Вечера у лета тоже противные. Вялые, тягучие, похожие на расплавленную под дневным солнцем резину. Влажные. Они влажно жмутся во дворах и тупиковых закоулках подворотней, туманно скрадываются в темные сырые пятна под распухшей листвой, словно природа стремится вернуть разом всю испаренную за день влагу. Откуда только она еще берется?..
Но только разводит тучи комаров. Лучше б цикад. Но цикады в городах не водятся.

Зато у лета, как ни крути, самые лучшие рассветы в году. Самые приятные и длинные из всех. Пробуждение неба, затихнувшие без света дома, уснувшие окна и обитатели за ними. Самое лучше сумрачное время для остывающих крыш и чердачных уступов. Для резвых пробежек по заброшенным лестничным перекатам и осторожного покачивания на забытых детских качелях под раскидистой липой. Для тихого чая в дремлющей кухне и изучения выпукло вьющихся рисунков на старых обоях. Время, полное историй и чужих воспоминаний, становящихся реальностью, легкими бледными видениями встающих перед глазами. И время встреч. В городе, облачившемся в сине-голубые краски. 

Вопреки общему мнению, призраки не боятся рассвета. Грядущая ночь страшит их, и день заставляет испуганно прятаться по углам, смущенных своей бестелесностью. Но рассвета они не боятся. Стыка двух дней, между которыми - несколько минут абсолютного счастья. Пусть и мимолетного. На самом деле призраков привлекает рассвет. 
Впрочем, не только их...

- Пойдем, не бойся, здесь светло, - его губы шепчут это куда-то в темноту, в то время как ноги без опаски ступают по знакомым трещинам, стыкам и неровным скатам металлических, кажется, еще не совсем остывших листов, устилающих пологую крышу на манер приштопанных к ткани обильных заплаток. Тут и там. Накладываясь и потесняя друг друга.
- Не могу, - доносится робкое, почти не слышное. Из низкого чердачного окна тянет заплесневелой сыростью и пылью. Там, куда не достали днем солнечные лучи. 
- Иди сюда, - он вздыхает, без усталости или раздражения, скорее с улыбкой, протягивая в пыльную пасть окна загорелую руку. Растрескавшаяся, высушенная временем выцветшая деревянная рама неприятно хрустит и потрескивает на ветру, словно предупреждая о чем-то. Но он лишь мысленно отмахивается от упрекающих назиданий старого дома - он был здесь сотню раз и знает, что делает. 

Из глубины чердака, куда не проникает предрассветный синий свет, к нему испуганно тянется маленькая ладошка с плетеной фенечкой на запястье и светлыми шрамиком на пальце от давнего пореза. Крепко и жалостливо цепляется за его руку, умоляя помочь выбраться. 
Боится. Как всегда. 
Он наклоняется навстречу, и уже обе руки обхватывают его за шею и плечи. Несмело и робко. Тоже как всегда. Поднимает ее на руки, легкую, как пушинку, одновременно отступая в полуобороте назад. Она едва чиркает коленкой о деревянный край рамы, но вовремя поджимает ноги, кажется, хочет вскрикнуть, когда перед глазами кружится просветлевшее ночное небо, но лишь зажмуривает глаза. И открывает их лишь когда снова чувствует под ногами твердую опору, но руки не разжимает. Так и стоит, приобняв за шею, а на губах все та же виноватая улыбка. Хочет отпустить, но не может. 

Он снова улыбается, счастливо и весело глядя ей в глаза. Смешно. Она маленькая и бледная, с курносым круглым лицом, похожим на солнышко, такие же светлые русые волосы-лучики упрямо не хотят быть заправленными за уши. И вся усыпана золотистыми веснушками. 
Светлая кожа блестит почти так же, как крыша, ловя на себе отсветы ушедшей на покой луны. 
Темное небо опрокинулось высоким куполом, едва заметно покачиваясь над головой, накрывая собой и деревья, и дома, и весь город, и их самих. Все целиком. Чернильно-синим расплывается в вышине, теряя грани и обретая неизмеримую глубину, а снизу, на кромке угасающей ночи, проклюнулась едва заметная тонкая золотистая линия. Еще не полоска, лишь слабо намеченные расплывающиеся краски, похожие на загадочную туманность. 
Серебряная крыша, утыканная плавниками антенн, похожа на гигантскую чешуйчатую рыбу, плывущую в космосе, среди завихрений дальних галактик и вспышек догорающих звезд. 
- Как красиво... - она выражает эти мысли вслух, за двоих, так, как умела всегда только она - самыми простыми словами угадывая все, что творится у нее в душе. И не только у нее. 
- Ага, - улыбается, глядя на все вокруг, но подразумевая лишь ее. Его маленькую звездочку, сонный колокольчик. Он не может без нее. И эти рассветы - единственная отрада. 

Широкий скат крыши плавно уходит полого вниз, точно серо-седой бок уснувшей кошки, резко обрываясь зубчатым рифленым краем в пяти этажах над землей, над золотыми липами, скрывшими под собой асфальтированные дворы. Так, что даже кажется, будто ничего больше и нет на свете, кроме дремлющего шепота старых деревьев и островков-проплешин игольчатых из-за антенн блестящих спинок. 
Только копошится кто-то несмело, слабо попискивая во сне, в глубине ветвистых мягких гнезд в щелях под змеями водостоков. 

Они, не сговариваясь, садятся на медленно остывающих шершавый металл и вытягивают ноги к горизонту. Все так же, не сговариваясь, смотрят вдаль, на раскинувшийся под ними серебряно-зеленый темный полог. Почти до самой грани видимости.

Металлически листы обрываются в пяти шагах от их ног, плавно загибаясь вниз, словно под тяжестью других невидимых ночных гостей, и она боязливо жмется к его боку, обнимая за руку. Как всегда было. Как хотелось, чтобы было и дальше, но хотеть - слишком много для того, что он может себе позволить. Мечтать, вот правильное слово.

Вытянутая тень от чердачной крыши с распахнутым настежь оконцем подползает ближе, неловко сворачиваясь за их спинами точно кто-то несмелый и действительно живой. Почти так же действительно и явственно щекочет голые щиколотки синей шерстью. 
Он, затаив дыхание, осторожно пересчитывает веснушки на ее плечах. Созвездия золотисто-рыжих круглых крапинок, похожих на причудливые монетки, складывающиеся в непонятный узор тонкой полупрозрачной вязью. В одно единственное слово, от которого замирает и быстрее рвется вперед сердце: "одиночество".

- Знаешь, о чем я мечтала все это время? - острожно и тихо спрашивает она. Так тихо, что в первые секунды он даже не различает ее слов. - Побыть в одиночестве. Одной - и одновременно с кем-то, но чтобы ощущать его так же знакомо и близко, как себя. Чтобы ощущать кого-то настоящим.
Он вздрагивает, чувствуя расползающуюся внутри холодную дрожь и то, как замирает, съежившись и прислушиваясь, сердце. 
- Я хотела бродить с кем-то по остывшим улицам или сидеть вот так, держась за руки, и молчать, и чтобы молчание это не было принужденным. 
Он неуверенно кивает. Ее он уже давно ощущает как часть самого себя, а порой даже кажется, что большая его часть находится именно в ней, за пределами собственного тела. Почти все. Почти весь он сам. И, наверное, именно поэтому он понимает ее тоску особенно остро.
- Ты скучаешь, - то ли спрашивает, то ли утверждает. 
Взгляд скользит ввысь и вдаль, стелется по скособоченным конькам крыш, мимо остывших бульварных фонтанов и пахнущей прелыми водорослями старой набережной. Мимо закрытого на ремонт лунного городка и нефтяных вышек, слившихся с опрокинутым горизонтом. Смотрит туда, куда хотел бы улететь вместе с ней. За грань. Навсегда. 
Но сейчас - именно сейчас - хочет остаться. 
- Ты устала быть здесь...
- Только не с тобой, - с мимолетной, неощутимой задумчивой паузой, с которой произносит все важное для нее. 
Он крепче обнимает ее за плечи, притягивает к себе, боясь отпустить, потерять, и именно так, противореча действиями словам, произносит шепотом, боясь дрогнуть надтреснутым от волнения голосом:
- Я люблю тебя. Больше жизни. Больше всех людей и этого мира впридачу. Я могу тебя отпустить. 

Металл под ними холодный, действительно холодный по сравнению с тем, как раскаляется и жжется внутри, в душе. Словно тянется, рвется, расходится по швам холодно-густая, съежившаяся внутри ледяная тоска, теряет власть, исходит трещинами и, звеня, осыпается разбитой скорлупой на землю, в непримятую траву, уходя цепкими корнями в подвальные камни. Сквозь все пять этажей с чердаком над ними. Растворяется и исчезает, теряясь в лабиринтах обойных узоров, становясь лишь давно ушедшей в прошлое историей. И оставляет их одних. Вне пространства и времени. Вне его глупых законов.

Она улыбается. Тихо, несмело, робко, с такой же тихой печалью с уголках губ. Полоса над горизонтом светлее и набирается жара, разгорается, золотясь осколками нового дня. Именно так, новый день собирается из осколков. Чьих-то мечтаний или снов, мимолетных печалей и добрых улыбок. 
Краешек света, скользнувший на мгновение по ее лицу, подсвечивает потускневшие веснушки на щеках. И светлые глаза. Настолько светлые и лучистые, что мир, возможно, больше никогда не увидит подобных. Но растворит эти в себе. 

Она обнимает его, еще крепче, прижимаясь к теплому боку, и закрывает глаза, а он пытается смотреть только на рассвет, чувствуя каждой клеточкой тела ее присутствие рядом. А потом ощущение начинает ослабевать. 

Желто-красная полоска зари кровоточит над домами свежей раной. Точно такая же - внутри него самого. Оранжевый свет рождается из ее глубины, разгорается, рассыпается лучами, отбрасывая ночные тени в подворотни и щели, скользит светлыми полосами, возрождая, грея, громогласно и безмолвно объявляя начало нового дня.

Он смотрел на рассвет, на рассеченную солнечным шрамом поднимающееся небо, и ничего не чувствовал. Только прорастающие сквозь все этажи путающиеся корни непримиримой тоски. Светлой. Такой же, как и рассвет. Как и ее глаза. Но, обернувшись, больше не заметил ее рядом с собой...

* * * 

Призраки не боятся рассветов. Лишь жаркого солнца и слишком мрачных ночей. И еще одиночества. Зыбкого, холодного, убивающего одиночества, по сравнению с которым меркнут любые страхи. И, преодолевая их, кто-то, возможно, стремится под утро на встречу с любимыми. С теми, кто был дорог при жизни. И после. 
На серебристые скаты крыш, в ветвистые аллеи и к пустынной площади возле разбитого фонтана. Не чтобы убедиться в своей жизни - чтобы удостовериться в смерти. И в том, что бессмертна и неугасаема любовь. Никакими ночами и страхами. Никаким временем. 

Да, он не любил лето.
Но его рассветы нельзя было сравнить ни с чем...

 

 

 

ПРИЗРАЧНАЯ
Словотворие
07.09.2017
4
Ловцы Снов. Заключение.
Словотворие
17.06.2017
4
ЛОВЦЫ СНОВ. Часть 10.
Словотворие
17.06.2017
ЛОВЦЫ СНОВ. Часть 9.
Словотворие
14.06.2017
ЛОВЦЫ СНОВ. Часть 8.
Словотворие
13.06.2017
ЛОВЦЫ СНОВ. Часть 7.
Словотворие
13.06.2017
ЛОВЦЫ СНОВ. Часть 6.
Словотворие
11.06.2017
6
ЛОВЦЫ СНОВ. Часть 5.
Словотворие
07.06.2017
ЛОВЦЫ СНОВ. Часть 4.
Словотворие
06.06.2017
3
ЛОВЦЫ СНОВ. Часть 3.
Словотворие
04.06.2017
ЛОВЦЫ СНОВ. Часть 2.
Словотворие
01.06.2017
1
ЛОВЦЫ СНОВ. Часть 1.
Словотворие
30.05.2017
1
"СОБАЧЬЕ СЧАСТЬЕ", рассказ
Словотворие
26.05.2017
5

"Дыши..." 

 

Не веря больше ни в искренность, ни в правду, ни в ложь, 
Я вижу уже не тебя - только серую мутную дрожь.
Я вижу небо - в нем отзвуки крика души,
Я задыхаюсь тобой, я безлик, я один - ты дыши.

Мне не понять твоих печалей, грусти, тоски.
Не называй их такими словами - это просто разбиты мечты.
Ты попытаешься им отозваться - 
Или просто на что-то нарваться...
Мой ответ неизменен: дыши
В глубокой депрессии, в грусти, в тоске, в одинокой тиши.

Если правда однажды обратится маразмом,
То настанет пора нам, пожалуй, навеки расстаться.
Ты останешься верной, я останусь верен себе и больше никому не доверю
Ни моего счастья, ни радости, ни ключей от душевной двери. 

Для одиноких в толпе лучше нет - только быть одиноким в себе,
Бесконечно спадая, кромсаясь, разбиваясь в пустынной туманящей мгле.
Мы такие, мы все изнутри многогранны,
Но цена - только вновь лишь насечки, рубцы и раны.

Я был спрятан в себе, но тобою вконец разрушен,
Мой резон прост и внятен и - я знаю - кому-то нужен,
Разгоняя туман, пьяной болью, в тиши, 
Мой совет слишком прост: задыхайся...
Дыши...

"Дыши..."
Словотворие, Стихи
14.03.2017

Работа чуть немньше, чем годовой давности. Многое значит для меня...

"Каждое слово - как удар ладонью по оголенному проводу..." (К. Дж. Ландер)

 

 

ТИ-ШИ-НА

 

Тишина, плотным пологом нависшая над домами, вовсе не была угнетающей, как то казалось с первого взгляда. Или как кому-то этого хотелось. Целыми днями изнуряющая жара плавила пологие скаты металлических крыш да, временами, в безоблачном, точно сияющем изнутри небе слышались далекие басовитые перекаты и гул ракетных бомбардировщиков. Временами люди выходили на улицы, задрав головы, полюбоваться на их догорающие белесые следы в небе. Говорят, какие-то знатоки умели определять по углу наклона и размытости плоской линии куда и как много времени назад был отправлен самолет. Порой это казалось мне чушью, но иногда я, так же, как и все, выходил на пустынные улицы и был рад, что прогнозы столкновения в большинстве случаев миновали нас за долгие километры. Наш район и еще один, за который я тоже был рад и про который - к моему собственному везению, во многом обязанном моему молчанию, никто не знал. И даже не догадывался. 

 

А в остальном все опять было тихо. В полуденном зное, превращавшем воздух в густой маслянистый бульон, окраинные улицы казались как никогда пустынными и вымершими. Среди частого переплетения металлической сетки с пущенной поверх колючей проволокой, огораживавшей край цивилизации, в кустах пожелтевшего терновника и придорожного бурьяна скрипуче надрывались полчища цикад, доводя своим непрерывным циканьем до умопомрачения и натуральной головной боли. Из раскрытых окон доносился мерный шелест перелистываемых газетных страниц, шипение кофеварки на плите и тихие, различимые как дыхание, мирные полудремлющие голоса. 
Все было спокойно, и все были, как обычно, расслабленны и повседневно-беспечны. По крайней мере, так казалось. 
И плевать на прогнозы новостей...
 

...В то утро я растворялся в душном дурмане: стук пишущей машинки временами приводил в чувства, заставляя оглядываться вокруг, без особой надежды что-либо там разглядеть новое, но наплыв видения или, лучше сказать, вИдения, продолжался недолго и каждый последующий раз был короче предыдущего. И я снова утыкался в работу, строча одним за другим странные письма разработанным, разлаженными и вытертыми за много лет гулко стучащими клавишами. Тук-тук-тук...
Равномерное, как гудение электричества в сети, и настолько монотонное, что перестает казаться прерывистым. 

Рядом, примостившись в углу старого подоконника и сливаясь с общим гулом, почти неслышно бубнило старое радио, временами срываясь на белый шум и молчание в эфире. А я писал. 

Письма друзьям. Маленькие весточки, разнообразные только набором имеющейся пунктуации. Извечный вопрос о новом, опущенный в краткое "Как дела?", пожелание успеха и надежда на скорую встречу. Ответы на старые послания и инициация новых, почти всегда одинаковых. И среди них - еще одно. Запретное, странное, заставлявшее каждый раз безудержно забиться и сжаться внутри сердце. Письмо. Белый конверт с надписанным адресом: улица, дом, квартира, получатель. На всех строчках, кроме последней, короткие прочерки. 

Получатель...
Нервным движением я сгреб конверты со стола, сминая в охапку, так, чтобы тот самый - самый чистый и белый, рвущийся в полет подобно птице, готовый быть брошенной в пекло, - оказался посередине. И все равно через стопку свернутых и упакованных бумаг, через полторы дюжины имен и столько же сырых "здрасьте", он продолжал жечь мне ладони. 
"Скоро", - говорил я себе, шепча под нос, словно неусыпную мантру. "Совсем скоро мы будем рядом"
 

...В многоэтажном подъезде, несмотря на уличную духоту и солнце, было прохладно и сумрачно. Разгоряченная кожа мгновенно покрылась крошечными водяными капельками, будто притягивая долгожданную влагу. Сквозь тонкие стенки-перегородки, отделявшие квартиры от лестничной клетки, слышалось бессловесное бормотание телевизора и женский голос, комментировавший кому-то. И шум воды в раковине, перебиваемый монотонным перестуком посуды на полках. И снова - телевизор, ораторствующий напряженно-встревоженными переливами. Надо же - еще кто-то продолжает их смотреть.

 

Тишина, вольготно развалившаяся на погнутых перилах, была тут же. Чернильная темнота, рассеянная сквозь лучи проникавшего в подъезд солнца - не видимая и не ощущаемая ни одним из доступных пяти чувств, она не удостоила меня своим вниманием, никак не отреагировав на тяжело хлопнувшую квартирную дверь. Но я сам вдруг ясно, до влажного холода по спине, ощущутил ее близость: в масляных окаменевших каплях салатовой краски от недокрашенного потолка, рассыпанных под соседним порогом, в перекошенных створках неподвижного лифта и гулком, сыром дыхании девятиэтажной шахты под ним. Тишина забивалась ватой в окна, перекрывая радостные крики детворы на дворовой площадке, пятнала стекла, заставляя безнадежно вглядываться в их расплывшуюся, распухшую пятнистую муть, тянулась ощутимым прелым запахом гнили из приоткрытого мусоропровода. 

 

Монетки растоптанных катышков жевательной резинки, усеявшие истертую плитку пола, убегали сплющенной дорожкой за угол стены, маня за собой. Где-то над головой протопали грузные тяжелые шаги, от которых зазвенели бы стеклянные подвески в люстре, и через пару секунд с того же этажа послышались старательно выводимые пронзительно-ржавые гитарные аккорды. Тишина ехидно усмехнулась со своего места, обнажая ряд выбеленных клыков. Вздрогнув, я резко обернулся на звук, но ничего не увидел - только серые липкие потеки на полу и ржавую кофейную банку с окурками у перил. У тишины не существовало ни материальности, ни видимого облика, но с каждым днем она все больше напоминала о себе. И все больше себе позволяла. 

Свистяще пришепетывая, Тишина высунула кончик влажного языка, пародируя шум воды в закипающем чайнике, и тут же снова сорвалась на призывно-взволнованный, хорошо поставленный актерский голос ведущей последних событий. 
У нас здесь жара, среди ольхи и старых истлевших сосен, а в почерневшем от копоти центре сейчас сущий ад - круг третий, не меньше. Среди бетонных многоэтажных высоток, пыли, асфальтово-жженой земли и падающих с небес кусков разогретого железа. По радио передавали: об очередном вооруженном конфликте, о столкновении где-то в отдаленном районе Города, о воздушном ударе, смявшем несколько возвышенно-гордых, мерцающих в сиянии солнца, "свечек", о грядущих очередных мирных переговорах...

Вспугнув стуком шагов, сбивающих ступеньки, вышедшего из угла на прокорм таракана, я торопливо припустил вниз по лестнице, стараясь лишь бы не слышать этих завываний, лицемерных сожалений и пустых обещаний. И еще раньше, чем осознал, что все это ее очередные происки, Тишина белозубо оскалилась мне вслед...

 

* * * 
...Ее приближение я почувствовал уже давно - еще на третий день после начала бомбардировки. 
Засиделся с книгой в ночь, устав от бесконечных повторов уже известных новостей по телевидению, и вспомнил о времени только когда за окном, обесцветив окружающее, просочился предрассветный, пронизанной холодной серой дымкой, немигающий белесый свет. 

Спать не хотелось. В голове вертелись обрезанные фразы из романа, мимолетно и ненавязчиво вплетающиеся в медленный, успокоенный ход мыслей, и я, не включая свет, в полумраке поплелся из спальни в кухню заварить утренний кофе. Над домами, прикрывая на сколько хватало взглядом улицу пуховой периной, висел неподвижный густой туман, напоминавший комковатыми разводами следы кефира на стенках стакана. Отдававший запахом гнили и стылой воды, туман наползал с болот каждую ночь, застилая дороги на городских улицах почти до третьего этажа и подсвечиваясь зеленоватыми всполохами, наводящими на мысли о полумистических блуждающих огнях и их покинутых душах. Но явление продолжалось недолго и было слишком привычным, чтобы кого-то напугать. 

 

Вот и тогда, кидая взгляды поверх чашки кофе на улицу за окном, я видел, как туман медленно, стелясь и цепляясь обрывками щупалец за подоконники и колодезные люки, отползает назад и тает, скапливаясь прозрачными лужицами в водостоках. Серое далекое небо, покрытое мелкой рябью, отражалось кусочками пазла в темных окнах соседнего дома, непринужденно спящих вместе со своими хозяевами за задернутыми шторами, а я вдыхал, осаждая в легких, это странное, сладостное ощущение собственного тихого одиночества в мире блуждающих снов, чувствуя, как мысли снова постепенно взбадриваются от терпкого кофе.

Все шло своим расписанием, строилось по ступеням, как и было положено: медленное пробуждение, балансирование на грани сна и яви (серое, припорошенное темной рябью небо постепенно набирает высоту и цвет), зажигающиеся огни в окнах, разговоры, голоса, сборы на работу, первые прохожие на улицах (в принявшем движение пространстве усиливается звук), оживление центральных автострад: гул и рычание двигателей, шуршание шин по асфальту, гудки, сливающиеся в монотонный шум, оживленная давка в метро и сигналы подъезжающего поезда. 

 

Но ничего этого не происходило. Проходил час, другой, третий. Отодвинувшееся к зениту небо покрылось сначала бледной пленкой, потом - золотистой поджаристой корочкой. А я все слушал тишину, замирая от ожидания и настороженно вздрагивая, боясь тоже слиться с ней насовсем и полностью. Больше не было звуков: привычной перебранки голосов за стеной, свиста закипающего чайника, хлопанья двери в подъезде, маха крыльев вспугнутых торопливыми шагами голубей. Не было и самих шагов: звенящего цоканья каблуков по мостовой, шарканья подошв о камни, гулкого топота.

 

Все будто замерло, заледенело, застряв между двумя секундами, и в этот момент я отчетливо и ясно ощущал ее - новую тишину. Не то затишье, которое кажется странным, но не пугает, а только порождает в голове картинки праздного воображения о пустом солнечном городе, лишившемся людей. Как вырезка киношного видеоролика: шутливая, неправдоподобная и немного нарочита декорация. Эта - новая - тишина была мертвой. И те, кто в ней затаился, - тоже словно были уже мертвыми. Или испуганно ждали смерти, затаившись между плоских прорезей оконных занавесок. Я так не мог.
Я не могу...

 

...После прохладного подъезда двор встретил меня пылающей и слепящей глаза безветренной жаровней. В каждом из вертикальных окон соседнего дома искрящимися бликами отражалось распускающее лучи собственное призрачное солнце в голубых осколках, так что казалось, будто небо наконец пошло трещинами и завалилось набок. Асфальт блестел раскаленным полотном, утопившем в себе крышки тяжелых колодезных люков, над головой, слившись с монотонным поскрипыванием цикад за оградой, гудели, хлопая пыльными лопастями, подвешенные к балконным перегородкам серые коробки кондиционеров. 
А вокруг была тишина. Немое молчание, составленное из привычных, но отсутствующих звуков городской суеты и невидимого шелеста многократно дробленного дыхания, затаившегося за тонкими стенками.

 

Не нарушая сонную тишину, за одним из окон слабо хлопнула сматывающаяся лента рулонной занавески и тут же затихла, выдавая характерный скрежет и звон раздвигаемых пальцами пластинок жалюзи - прищуренный хитрый глаз, смотрящий в образовавшуюся щель, проводил до угла мою сгорбленную спину. Я мог увидеть - почувствовать - это, даже не оборачиваясь: от наэлектризованного любопытства, смешанного с завистью, нерешительностью и страхом, воздух словно стал на мгновение ощутимо колючим и жестким, подтолкнув быстрее идти вперед. И все же торопиться мне было некуда...

 

Красно-кирпичная ограда кладбища начиналась почти сразу как кончались жилые дома. Выстроенные в ряд, как поставленные вертикально костяшки домино, накренившиеся в полуобороте, панельные многоэтажки щерились на ограду зарослями антенн и раздосадованно отмахивались полоскаемыми ветром парусами забытого разномастного тряпья на балконах. И все время выглядели хмуро, еще более серо и мрачно на фоне остальных зданий. Морщились облетевшей краской, расползаясь ветвящимися трещинами, слепо вглядывались в солнце серыми, не имевшими блеска оконными стеклами в облезлых переплетах, обозленно хлопали форточками и скрипящими подъездными дверцами, отпугивая заблудшие души. Между ними, ограждающим дворы решетчатым забором и заросшей оградой был еще пустырь - выжженная глинистая земля, взрытая комьями, поперек которой по чьей-то неизвестной затее проложили асфальтированную дорожку, ведущую в обход района, мимо кладбищенских стен. С тем же успехом ее можно было проложить где-нибудь в болотах - толку было б больше. 

 

Я остановился напротив, в тени одной из многоэтажек, косым лучом прорезавшей пустырь на сегменты. Еще десять таких же теней, четко параллельных друг другу, кромсали землю через каждые пятьдесят шагов по обе стороны. Высокая кирпичная ограда кладбища проступала красными пятнами среди плотных зарослей вербы и пестрой развесистой ивы, обнявшей ветвями стену. В густом воздухе пахло землей, тополиным пухом и приторным, терпким духом цветущей полыни. Поржавевшая от времени калитка из металлических прутьев оказалась не заперта.
Впрочем как и всегда.

Внутри было ожидаемо никого. Мелкий гравий, вперемешку с нанесенным из кучи песком, мягко хрустел под подошвами ботинок, прилетевший из леса ветер кидал навстречу сорванные листья, цветочную шелуху и облачка желтой пыльцы. Из высокой травы слышались вездесущие и всегда одинаковые песни цикад, где-то вдалеке шумели листьями лесные вершины и попискивали птичьи голоса. 
Тишина, всю дорога крадущаяся за мной незримой тенью, промедлила, а я не стал ждать и закрыл за собой калитку, преградив дорогу. Здесь ей не было места, среди обросших мышиным горошком, кислым иван-чаем и пожелтевшей осокой серых гранитных глыб, торчащих среди листвы подобно айсбергов в океане. 

 

Протоптанные когда-то дорожки, покосившиеся гнилые кресты и блестящие таблички с золотым шрифтом над некрашенными оградами; серые надписи под выбитым крошащимся рисунком лиц почти невозможно разобрать из-за налипшей пыли. Сквозь корни выжженой травы, приникшие к земле, проглядывают к солнцу блеклые тканевые венчики искусственных цветов, и ни одного свежего букета, бросающегося в глаза. Только на одной могиле, словно окаймленной свежевыкрашенной блестящей оградой, белеют прислонившиеся к камню чистые матовые лилии с желтоватыми сердцевинками. А рядом - прижатый к камню съежившийся потемневший квадрат бумаги, сложенной вдвое. 
Письмо. 
Получатель.
Моя Энн...

"Дорогая, я здесь, я снова рядом. Я пришел..."
Пересохшие губы старательно стараются выговаривать словами, но получается лишь срывающийся в беззвучие шепот; руки машинально, по привычке, сами по себе, поправляют на ощупь цветы, обращая их венчики к солнцу, оглаживают камень, стряхивая пыль, зачем-то проводят пальцами по гладкой серой наклонной вязи надписи на памятнике, словно стараясь прочесть заново, снова взметнуть и опрокинуть в голове, ее, слишком хорошо знакомую наизусть. Белая печальная и непонимающая птица последнего конверта ложится на каменную подставку, на место уже истлевших пожелтевших перьев. 
 

"Здесь все обо мне, что случилось. О тебе. О нас с тобой. Ты же знаешь..." - шепот, обломанный паузами тишины. Настоящей. Живой. Слышно, как поют и свистят в отдалении стайки птиц, как они перепархивают с веток берез и плакучих ив с пестрыми листочками, как кто-то копошится в траве, тонко попискивая, как трещат крылья синих стрекоз, отзываясь с цикадами. Как бьется мое сердце. Только мое. 
Молодая девушка безмолвно улыбается в ответ с нагретого бликующего черного камня: тонкие губы с не нарочито приподнятыми вверх уголками, нос в веснушках будто шутливо морщится, светлая челка рваными разделенными прядками осыпается на глаза и сам взгляд - будто настоящие. Светлые золотистые когда-то крапинки на зеленой радужке, прозрачный блеск рассыпается искрами в далекой травяной глубине, маня светлыми золотыми головками одуванчиков. Глаза, отражающие солнце, и на щеках россыпь смешных мелких крапиной его поцелуев. И золотистые волнистые волосы с выбивающейся из-за уха тонкой прядью на плечах.

 

На темном плоском камне россыпь рыжих веснушек выглядит крошками грязи, а прическа кажется неумолимо седой, бесцветной. Тусклой. Только глаза будто живые. На самом деле. Мелкая, раздробленная гранитом, солнечная рябь дрожит и танцует на дне неправдоподобно реальных нарисованных глаз. 

 

Город умер. Еще раньше, чем мог найти возможности. Город принял свою смерть как что-то неизбежное и неотвратимое. Город затаился в тишине, приняв ее без обороны. Приняв как укрытие. И все спрятались под ней, замерли, засохли, покрылись пылью и испариной дневного зноя, уйдя в тень. А девушка, которой уже нет, сейчас кажется живее и реальнее, чем они все. И я сам. Здесь я чувствую себя живым. Правдоподобно, неотступно, безнаказанно живым. Город уже давно загнивает своими остовами, разрушается, гниет, сыплет штукатуркой за шиворот и дурными мыслями и идеям. Он подорвался изнутри с самого первого дня. Нам уже не нужно ничего ждать - все свершилось. И напряженная тишина, истлевшая оболочка жизни, прикрытая ее фразами, ее распорядком дня, ее повадками и разговорами по душам - единственное и самое верное доказательство этому. 
Но я не хочу. Не хочу так. Нет!

 

Каждое слово, как удар ладонью по оголенному проводу: теплится и жжется внутри, норовя спалить душу с изнанки, терпко щекочет, елозит и царапает стенки, как бешеная кошка. Пальцы что-то делают сами по себе - что-то и... зачем-то. Зачем-то прикасаются к черно-угольной оградке, теребят острогранные завитушки, цепляют траву и листья, пропуская те через себя, крошат сухие стебли в труху и пересыпают гравий, молотя в кулаке с голодным хрустом и почти что чавканьем. Тишина слушает изнутри, внимая. Расползается пятнами, подкрадывается к мыслям, обращается черной зубастой крысой, готовой прогрызть брешь в серой ветоши сознания. Она внутри, она во мне - безматериальная, хлипкая, неощутимая руками, как ночная темнота, и почему-то тоже пугает, завораживает до дрожи, подкрадывается исподволь, обвивая туманными щупальцами, и ждет своего триумфа, и радуется, и впервые за последние месяцы мне хочется - по-настоящему хочется ей уступить.

 Последняя мысль взметается к небу вместе со стаей кричащих птиц из-за леса; откуда-то из далекой сини слышится дрожащий, нарастающий зудящий монотонный гул, прорывающий безоблачную ткань кусочками бесшовного полотна на неравные части. Золотое сияние трескается осколками и опадает на землю, обожженными черепками солнца мне под ноги, почти опаляя траву. Или то всего лишь искры догорающего мира. 

Это солнце взорвется...

 

С моего места мне не видно ни солнца, ни кирпичной ограды, ни крыш, ни всего того, что осталось за ней - только черные пики переплетенных антенн вздымаются копьями, недоуменно покачиваясь и кренясь на ветру, в горле пересыхает от вдыхаемого жара, а крыша, которая ими усеяна, представляется похожим на черствый сухарь, накрытый голубой салфеткой. Острые края опадают куда-то за горизонт, а по центру, в самой вершине, туманно расплываясь и белее краями, видится тонкий белый разрыв, пошедший хвостатой трещиной. 

Белый след в небе накаляется до желтизны, вытягиваясь в длине, когда я снова слышу гулкий, перекатывающийся рев гигантского невидимого хищника. Трава опадает на землю от неожиданного ветра, а невидимый острый ноготь снова рвет - полосует - салфетку с другой стороны, и от гула уже звенит в ушах, вибрирует, подступает к горлу, затягивает в свой водоворот. 
В Городе - Тишина. Она корчится и змеится по улицам, затекая струями в водостоки, отворачивая колодезные люки, ныряет в подвалы и приоткрытые форточки, подчиняя себе обитателей. Она рядом. Под всеми окнами, под ножками стульев и углом холодильника. Вещает с телевизоров хорошо поставленными украденными голосами, она требует замолчать и затихнуть. И ждать. Не выходить на улицу, не видеться с родственниками, не двигаться лишний раз. Молчать и ждать. Бояться. Тоже - тихо. Неслышно прикрываться иллюзией нормальной жизни, и я не могу ничего поделать. Это необходимо. Это не-обходимо. 

Тишина стелется туманом по тихому уснувшему центру, гнет под себя многослойные ветвящиеся эстакады, переиначивает дороги, ломает улицы. Рвется. 
Я слышу, как она рвется сейчас, замирая, запрокидывая голову к небу, в волнении и злобе разглядывая исполосованный бумажный купол. 
Мимо, над головой, далеко, проносится еще один бомбардировщик, пронзительно рассекая инфразвуком пространство. 

 

Я вижу дома - они гнутся и падают друг на друга, соприкасаясь крышами, тычутся лбами, бьются окнами, я слышу, как сжимается воздух, укладываясь в один молниеносный, разрушительно короткий вихревый толчок, как градом с неба сыплется фейерверк железных осколков, напичканные стальные хвостатые конфети, похожие на желтоносых рыбок. На меня, на них, на весь город, мой район и район моей Энн, который язык не повернется назвать собственным словом. Все пространство, все небо и крыши охвачены сейчас металлическим железным дождем. Его видно в запотевших тусклых окнах, слышно во дворах и подвалах, и углу лестничной клетке, заляпанном краской и грязью, и я внутри него и слышу, чувствую, ощущаю трепетно, четко, ясно, как жизнь - все существование, комкается и сматывается в глубок, в одно одержимое, надорванное мгновение. 

 

Р-раз...
Лес игольчатый - весь превратился в наточенную щетину, запрокидывается набок, выставляя грозные, не очищенные ок коры копья. 

Два...
Осколочный град сыплется на землю. Еще секунду, еще половину - и он вроется в нее, пройдя насквозь раскаленным, пахнущим прогорклым маслом ножом. Ворвется, разроет, вбурится в глубину. А потом взорвется, растает вспышкой, разорвет на кусочки, ослепит, заливая окружающее пылающим жидким огнем и раскаленной лавой.  

Три...
Я услышал, как тишина вскрикнула, давясь хриплым рыком, как ее снесло на своем пути, угнетая, затягивая, сминая в глухой беспросветный водоворот копоти и расплавленных стекол, как земля прогнулась и разорвалась под ногами, как мир затопила вспышка, словно солнце, уставшее наконец греть и лелеять этот глупый мир, на самом деле взорвалось и осыпалось таящими плавящимися кусками, как тело плавится и горит вместе с ними, взметаясь копотью. Как растворяется, и Тишина, еще цепляющаяся безнадежно за жизнь, пожирает его в себя. Но тишины больше нет. Только грохот, лязганье, шум, звон, бесслышные крики и рев металла и порванного неба. 
 

Мне не страшно. Не так страшно, как было ждать, как растворяться и гнить в этом страхе, в бессмысленной надежде, в глухой тоске среди замкнутых лиц. И сейчас я не ухожу из этого места, в котором уже ничего не останется, кроме обломков и взрытой земли. Я улетаю. Я растворяюсь. 
В ти-ши-не...

ТИ-ШИ-НА
Словотворие
14.03.2017
1 2

Мой силуэт заблудился в темноте,
В осколках света внутри - лишь тусклый лоск, почти невидимый блеск,
Я качаюсь на грани, пытаясь прорваться сквозь тучи к тебе.
Ты мой ангел, мой демон, мой ласковый бес. 

Я бреду за тобой, подметая крылами подолы,
Ветер в спину, изорваны души, в темных иконах
Томятся святые, у них вместо крыльев - обшарпанный тканный обрез,
Я иду без тропинки вперед, волоча за собой свой поношенный крест.

Мне не быть одинокой в душе, что остались лишь капли от силы,
Подтянув на себя невозможную мощь изразцов,
Что бессильны, наверно, лишь в этом бессмысленном мире - 
Помоги мне лишиться добра и любви, как оков.

Не взлетая, могу я увидеть и небо толкающим землю.
Без тебя невозможно поверить, что что-нибудь будет вперед.
Ты мой ангел, мой демон, ты дьявол, наверно,
Помоги мне сбежать от себя, если выйдет - прорваться на взлет.

 

 

 

Мой ласковый бес
Словотворие
04.07.2016
1 2

Вчера вечером записалась на участие в конкурсе, потом обдумывала работу, и тут, так сказать, нахлынуло настроение... Работу придумала. А вместе с ней и еще кое-что...     ОКНА   Не знаю, что вам видно из своего окна, но мне виден Город, увенчанный шпилями крепостных башен, Город залитый лунными огнями и липким светом масляных ламп, дрожащих на ветру. В этом городе фиолетовое небо - непрозрачный купол, опрокинутый над землей круглой чашей. Сиреневое полотно с оттенками индиго и крапчатыми звездами из фольги лунной ночью. 

С окраин Города видны пики сторожевых башен - давно заброшенные обелиски памяти, символика прошлых дней, заточенные сверху, как шероховатые округлые стержни больших карандашей разных цветов. Плавно сужаются к небу, вырастая из земли подобием мрачных серых глыб, выцветают и разглаживаются на высоте, утончаясь в оттенках, цепляются корнями за основания домов, что со всех сторон лепятся к изломанным скалам. 

Дома, точно россыпь цветного бисера или гнезда ласточек - один на другом, выпячивая матовые бока из окрашенного пористого песчаника. Башни направлены по четырем сторонам света - самые красивые из них, самые древние и высокие, похожи на закрученные к центру города клыки вымерших животных-защитников. 

Они почти касаются вершинами облаков, цепляясь за них зубчиками бойниц, словно норовя удержать собой бесконечный ход времени, его безудержный безостановочный бег. Башни окружают сады с колоннами, переплетающимися кругами, обвитые плющом, скрывающим древние плиты вечного города: мозаичные узоры утонувших в прошлом площадей и торговых лавок у главного храма, круглые бронзовые часы с золотыми стрелками на ратуше, следы множества ушедших в другой мир ног. 

Скрытые зеленым бархатным пологом, они тщательно прячут под собой свои истории, мысли, дымки чувств. И от каждого из безмятежно спящих, навечно затихших садов, расходятся кругами мощеные улицы уже нового Города, сходясь лучами в солнечном центре, окруженном домами с арочными баррикадами.

В каждой галерее - цветные стеклышки золоченых витражей, и мраморные кремовые барельефы спящих ангелов, и лозы винограда, оплетающие каменные сердца из металлических шестеренок. Тяжелые фасады домов, наклоненные к солнцу, заслоняют тенями неглубокие ниши с фонариками и латунными доспехами древних рыцарей внутри.

В тяжелых латах плавятся отголоски великих цивилизаций, в них совмещаются воедино обе истории обеих эр и отражаются в сахарно-стеклянных окнах жилых домов. В каждой по-своему. Иной раз - почти совсем незаметно, единственной легкой дымкой, отблеском, неразличимым глазом от посторонних бликов. И, подцепляя их под определенным углом, я каждый день вижу в своем окне отражение других миров. Реальных - и в то же время слишком далеких, чтобы еще существовать. 
Но они существуют. 

А что видите вы в своем окне?..

 

ОКНА
Словотворие
10.06.2016
1 2
СНЫ СУДЬБЫ
Словотворие
01.01.2016
2 20

Дарила новогоднюю сказку родителям на годовщину свадьбы еще в ноябре, но сюда почему-то выложить забыла. 

С Новым Годом всех!!!

 

 

МАЛЕНЬКОЕ ЧУДО

"Тик-так... Тик! Тик!.." - монотонно шагали настенные часы-домик. Раз, два... Три, четыре... - пять! Мы идем искать!
"Идем искать... Идем искать..." - эхом отдалось в Таниной голове. Девочка обернулась, поднимая голову с примятой подушки и взглянула на часы. В мутной, синевато-серой темноте ясно обрисовывались остроносые тонкие стрелки, в каком-то странном, волнительном ожидании замершие почти на самом верху циферблата, рядом с цифрой двенадцать.
Казалось, еще чуть-чуть, и они перешагнут оставшийся краткий путь и начнут с победным звоном, приветствуя новый день, отсчитывать заново свой величественный круг.
Но сегодня часы почему-то медлили.
Кончики стрелок, испуганно замирая, дрожали на одном месте, повторяя взволнованно раз за разом: "Тик-так, тик, тик, тик!.." "Мы. Идем. Искать... - Чудо!.." - последнее слово встало перед глазами огненными буквами, и, вздрогнув вслед за переполошившимися стрелками, девочка испуганно вжалась в подушку, накрывшись с головой одеялом.

"Спать, спать... Мне уже давно пора спать!.." - шептала она, стараясь уговорить саму себя, переспорить стрелки неугомонных часов. Но куда уж там!.. Они словно понимали, слышали Танин отклик, зная, что ей известно, в чем их беда, и твердили упрямо свое, выстукивая раз за разом: "Чудо, чудо, чудо, чудо!..", и сколько девочка ни старалась, так и не могла уснуть. Как ни хотела...

... - Ты веришь в чудо? - спросила у Тани на празднике ее одноклассница. Это был школьный новогодний концерт: все кричали и веселились, но кричали и веселились только потому, что так было сказано им их учительницей, а той - директором школы. Потому что должно было приехать телевидение и еще куча каких-то дяденек и тетенек - смотреть на новогоднюю украшенную на все лады большую елку в центре зала, на выступления старательных талантливых дошколят и праздничные костюмы веселящихся первоклассников и других ребят.

И пусть елка и выглядела аляписто и уныло и стояла чуть криво, пение дошколят было писклявым и фальшивым, костюмы - облезлыми и выцветшими, состряпанными на скорую руку, а Валентина Ивановна весь вечер недовольно хмурилась, переживая, что вдруг что-нибудь да пойдет не так, и обеспокоенно поправляла толстые круглые очки. Но всем все равно должно было быть весело. Потому что так было надо.

- Так веришь или нет?.. - светловолосая хорошенькая Леночка Швабрина в новеньком костюме лисички, рыжих варежках из искуственного меха и милой шапочке с ушками и меховой оторочкой, была вторым лицом собственного персонажа сказок - такая же хитрая и задиристая, но сейчас почему-то выглядела озадаченно и хмуро. Кажется, ей было слишком скучно на празднике и хотелось поболтать с кем-нибудь. В своей собственной неповторимой манере, в какой она делала все в жизни: чуть насмешливо и ехидно, стараясь подловить и зацепить собеседника. И искренне радовалась, улыбаясь, когда это ей все-таки удавалось.

- Конечно! - не чувствуя подвоха, Таня широко и искренне улыбнулась.
Леночка скривилась, недовольно притопнув ножкой, и ехидно произнесла, самодовольно растягивая слова:
- А мне взрослые говорили, что чудес не бывает.
- Но как же?.. - девочка испуганно уставилась в ее торжествующие глаза и отрицательно затрясла головой. - А как же Дед Мороз, Снегурочка, Золушка, сказочная фея?..
- Ребята! Она маленькая!..
- Она верит в сказки!.. - тут же весело подхватил кто-то.
Вокруг незаметно собралась толпа. Ребята смеялись, тыкали в ее сторону пальцами и все повторяли и повторяли вновь:
- Маленькая! Маленькая!..
- Верит в сказки!...
На помощь подоспела суровая Валентина Ивановна и увела плачущую Таню в коридор "не портить остальным праздник своими истериками". Праздник, которого не существует. Для людей, которые в него не верят...

...Таня вздрогнула, отворачиваясь к стене. Внутри снова вспыхнула, пылая, горячая обида, на глаза накатились слезы, мешая видеть, превращая настенные часы в мутное серое пятно.
Нет чудес! Не бывает, не может быть!
Закутавшись в одеяло и прижав к себе любимого игрушечного кота, девочка медленно подошла к окну, уткнулась лбом в ледяное стекло.

Холодно. Все серое и безжизненное. Словно окаменелое. Скучный облетевший серый сад. Сухие, промерзшие насквозь голые ветки деревьев, кидаемые во все стороны промозглым злым ветром. Вздыбленные угловатые корни выпирают из просевшей черствой земли, как крючковатые пальцы, словно в попытке зацепиться, ухватить покрепче землю и держать, чтобы не унесло прочь этим несчастным, глухо завывающим мертвым ветром.
Мертвым. Впервые за все время Таня осознанно произнесла это слово, впервые представляя и понимая его смысл.
Мертвая голая земля. И ни горсточки снега в самый канун волшебного праздника. Не мудрено, что в него не верят. Не бывает волшебства, нет!
Слезы потекли сильнее, горячими каплями обжигая кожу. Правы были ребята - не бывает чудес! Не бывает!..

Таня снова неожиданно вздрогнула.
Перед ней, медленно порхая в стылом морозном воздухе, упала на подоконник первая робкая снежинка. И за ней вдруг - вторая, третья... Словно сотканные из тончайшего кружева легким холодным узором, искристые, сверкающие. Мерцающие в равнодушном свете уличного фонаря, точно далекие маленькие звезды, вдруг ставшие настолько близкими, что их можно коснуться рукой.
Они порхали в прозрачной, замершей и замерзшей ночной синеве, сверкая и переливаясь всеми оттенками серебристого, голубого и фиолетового. Взявшись за руки, словно подружки, и порознь, водили хороводы, танцевали, пели и смеялись заливистым звенящим смехом. И все окружающее, весь мир словно вздрогнул, зашевелился, оживая, отходя от томительно долгого мертвого сна, и смеялся, и звенел, и сиял вокруг, вмиг одевшись расшитой серебром тонкой сверкающей тканью.

Таня вскочила и радостно, еще не веря своим глазам, распахнула настежь окно, доверчиво протягивая к небу свою маленькую ладошку, еще боясь до конца поверить, что происходит на самом деле, что происходит ЧУДО.

Мокрые от слез щеки горели на морозе, а сердце трепетало и билось все быстрее и волнительнее, когда ее тоненьких пальцев вдруг коснулась хрустальная сверкающая красавица, точно протягивая навстречу ладонь, чтобы увести за собой прямо в сказку. Прямо в чудо...

Чудо!..
Стрелки настенных часов дрогнули и шагнули вперед, и тут же по уснувшему дому пробежала тихая звонкая мелодия, отбив, отзвенев, отсмеявшись двенадцать раз: "чудо, чудо, чудо, чудо!.."
Чудо!..
Начало нового дня. Первый снег. Чье-то робкое невинное сновидение.
Чудо...
Верить и знать, что кто-то здесь, кто-то рядом с тобой, поймет, поддержит и успокоит. Для него так мало места в сердцах людей. Так мало веры, чтобы дать ему надежду. Чтобы дать жизнь.
Чудо...
Нет. Она не станет прятать его в душу - последне время туда заходят без спроса слишком много незваных гостей. Нет. И пусть к ней не придет Дед Мороз, а сказочная Фея не подарит сверкающие крылышки за спиной, но оно будет. И она сама обязательно попробует принести чудо в жизнь.
И принесет. Надо только дать ему подрасти. И сберечь от чужих недобрых взглядов.
И в мире будет волшебство. Самое настоящее!..

...Девочка засыпала с улыбкой, убаюканная тихим шепотом снегопада за окном - сотни белых бабочек, порхающих над крышей. И сжимала в кулачке свое маленькое чудо. Оно еще росток. Нежный, беззащитный гибкий стебелек с тонкими листиками. Но придет день, и он расправится, вырастет, зацветет. И будет волшебство. Потому что порой даже одно доброе слово, один взгляд, один маленький добрый поступок может изменить мир. К лучшему. Наверно, это и есть чудо!..

МАЛЕНЬКОЕ ЧУДО
Словотворие
01.01.2016
4

ЗАКЛЮЧЕНИЕ.

Сквозь плотно сомкнутые веки медленно пробивался рассвет.
Нежный, золотистый, он все разгорался, нарушая окружающую темноту, заставляя ее испуганно дрожать и жаться по углам, неистово отмахиваясь кривыми черными лапами. Легкий, воздушный, похожий на облачка сверкающих, переливчатых искр.
Но это был не обычный рассвет.
Снопы золотистых солнечных лучей, касающихся лица теплыми, ласковыми прикосновениями, легкое дуновение свежего, свободного и игривого ветра и сладкий, цветочный аромат молодых трав и только-только распустившихся зеленых листьев. Запах, которым пахнет только самая юная и чистая весна.

Да, это был не обычный рассвет. Спадающие с неба золотисто-желтые лучи обволакивали все вокруг, пробуждали в окружающем тепло и жизнь, заставляли их очнуться от холодной ночной тоски и одиночества. Над безграничными зелеными просторами лесов и полей, над холмами, заросшими радужными цветами, над гигантскими деревьями, укрывшими под собой целый город, давно забывший, что такое настоящий свет, медленно и торжественно вставала заря, окружая мир заботой, лаской, обещая теплыми и нежными лучами солнечный день...

- Кэрен?.. - кто-то потряс ее за плечо, пытаясь привести в чувства. - Кэрен!
Перед глазами была лишь темнота, но теперь она была обманчива. Свет... Яркий, переливчатый, легкий. Кэрен чувствовала - он не ушел. Замер, сосредоточившись где-то внутри,  большим светлым шаром, похожим на ее собственное маленькой солнце. И застыл, прячась и затихая. Теперь он всегда будет рядом - девочка знала это. И не расстраивалась.
Осторожно приподнялась на локтях и медленно открыла глаза, испуганно замирая и не зная, к чему готовиться... И увидела прямо перед собой лицо Китнисс. И ее улыбку. Яркую, сияющую, полную любви к жизни. Она никогда еще не видела такой искренней ее улыбки.
- Спасибо!
Объятия и горячий шепот в самое ухо.
- Спасибо!
Солнечный свет играл в растрепанных волосах девушки, заставляя их сверкать и переливаться, точно золотые нити. Солнце...
Кэрен резко обернулась и замерла. Окно Сторожевой Башни, у подножия которой они оказались, сверкало и искрилось сотнями ослепительных желтых лучей. Это был Кристалл. Большое маленькое солнце, зажженное специально для этого мира. Зажженное ею, Кэрен.
- Теперь мы все сделаем, понимаешь?.. Теперь мы все сможем! Сможем начать все с чистого листа, заново! - восторженно шептала Хранительница, гладя девочке в глаза своим лучистым изумрудным взглядом.
Рядом, недоумевая, неподвижно стояла Лина. Мокрая, пропитанная кровью, белая блузка, задралась вверх, и девушка недоверчиво ощупывала невредимую кожу на боку, попеременно поднимая голову и оглядываясь по сторонам, словно не могла до конца поверить. Поверить, что все закончилось, что теперь жизнь будет другой. Не могла поверить в свое счастье.

А потом  Кэрен увидела его. Взволнованного  и бледного, с взлохмаченными светлыми волосами и длинным розоватым следом от пореза на левой щеке. Люк.
- Я же говорил, что легенда сбудется, - он улыбнулся. Приятно, легко. Как ласковое прикосновение теплого солнечного луча, вынырнувшего из-за серых туч.
Их взгляды встретились.
Кэрен смотрела в его глаза и, так же, как и остальные не могла поверить в свое счастье. Потому что это вновь были  ЕГО глаза - яркие, глубокие, опасные как омуты. И такие родные. Глаза, в которые хочется смотреть часами.
Люк медленно опустил веки, смыкая золотистые крылья ресниц, и вдруг улыбнулся. Лукаво, хитро. И вдруг осторожно притянул Кэрен к себе, нежно касаясь губами прохладной щеки.
- Чтоб больше не исчезала, - улыбнулся он. расплываясь в солнечной, ласковой улыбке.
И это был, пожалуй, самый лучший момент в жизни Кэрен. Самый яркий, самый запоминающийся. Самый значимый из всех. Потому что это был ее ПЕРВЫЙ - самый первый - поцелуй.
Она с неожиданно нахлынувшей решительностью подалась вперед, собираясь ответить, но вдруг случилось странное. Перед глазами на мгновение поплыло, смешиваясь в неразборчивое серое пятно, сквозь которое вдруг медленно возникло нечеткое, расплывчатое изображение.

...Из тени зелено-белых ветвей плюща на смотровую площадку вынырнула высокая фигура в запачканной форме Хранителей и, настороженно озираясь по сторонам, подошла к резным перилам, осторожно касаясь их руками и словно заглядывая, будто в надежде что-то рассмотреть. Потом вдруг подняла голову, откидывая назад темный волны волос,  и наиграно дружелюбно помахала кому-то рукой, глядя куда-то вдаль, на невидимого другим собеседника.
Кэрен вгляделась в лицо человека, и на миг ей показалось, что их глаза встретились.
- Прима... - полным ужасом голосом прошептала девочка.
Будто прочитав ее мысли, девушка злорадно улыбнулась.

И это улыбка отдалась резкой, тянущей болью в висках, словно голову сдавили стальным обручем. Кэрен зажмурилась и крепко стиснула зубы, стараясь не закричать.
"Конечно, не так я хотела отомстить, - вдруг услышала она совсем близко неестественно спокойный, словно ледяной, голос Примы. - Но сейчас мне это даже на руку".
Слова раскатистым эхом отдавались в ушах, словно она была совсем рядом. Будто сидела тут же, на траве, удивленно и немного насмешливо наблюдая, как Кэрен ни с того ни с сего вздрогнула и согнулась пополам от резкой боли, хватаясь руками за голову. Словно была рядом - всегда, с самого начала и до конца…

Фигура на площадке Сторожевой Башни снова махнула кому-то рукой и мгновенно растворилась в воздухе, тая в серебристо-голубой дымки, похожей на облако стальной пыли. Однако голос ее все еще продолжал звучать у Кэрен в голове.
"Мое время еще настанет. Вы очень глубоко ошибались, когда считали Рохена дьяволом. Поверьте, Страшные Времена еще не закончились!" - словно тихий шорох коснулся на миг слуха девочки. Будто осторожно и тихо прошелестели вдали чьи-то отстраненные, неясные голоса.
"Поверьте мне, они начнутся. Через: три... два... один..."
На миг воцарилась мертвая тишина - слышно, было, как часто-часто колотится сердце, подступив куда-то к горлу и мешая дышать, - а вслед за ней оглушительным громом грянул взрыв...

04.04.2015 год.

Путешествие по Долине надежды....
Словотворие
11.12.2015
3

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. Светя другим, сгорая сам.

Черная мембрана портала вздрогнула и прогнулась, пропуская через себя путников. На миг перед глазами воцарилась густая, непросветная тьма. Почти физически ощутимая, она давила, мешая дышать, заставляя сердце холодеть и замирать от внезапно накатывающего ужаса. Ужаса, что эта ночь - эта жуткая, мертвая мгла -  может никогда не кончиться.
Но она отступила. Медленно, нехотя, клочками сползая с кожи, с волос, одежды, цепляясь и упираясь до последнего. И все же отступила, вновь скрываясь в мрачных подземных лабиринтах, где была полноправной хозяйкой наравне с самой смертью.
В лицо ударил неожиданный порыв ветра, несущий с собой свежий аромат утренней росы и цветов, от непривычно яркого света пришлось на мгновение зажмуриться, в ожидании, когда глаза привыкнут к новому освещению, слух ласкал нежный шепот шелестящей травы.
Кэрен оглянулась по сторонам. Она догадывалась, где окажется, даже почти знала это, но все равно после долгой ночи, проведенной в полной темноте, в сыром холодном подземелье без единой живой души, без малейшего шороха или движения извне, увиденное радовало и потрясало одновременно.
Зеленая долина, занимавшая все пространство от одного горного хребта до другого, выглядела как прежде: величавой, спокойно-безмятежной, свободно раскинувшейся среди обманчиво большой территории вдоль каменных стен.
Залитая по-утренне чистым и ровным, казалось, чуть дрожащем светом яркого, светло-голубого оттенка, она казалась чем-то сказочным, необычным... и одновременно странным. Словно в ее внешнем виде что-то неуловимо и, одновременно с этим очень значительно, изменилось.
Словно она хотела что-то сказать, объяснить, намекнуть, дать какое-то напутствие. Но Кэрен не могла понять, какое. В последнее время она вообще мало в чем могла разобраться...

...Прима вздрогнула, ощутив на себе ее взгляд - вопросительный, подавленный, жалкий. И резко отвернулась. Потому что это был ЕЕ взгляд. Тот самый, каким она еще несколько недель назад сама смотрела на окружающее, ощущая, как поднимается внутри волна враждебного страха. И не могла признаться себе, что это чувство - тяжелое, навязчивое, давящее - все еще продолжает жить где-то в глубине души, затаившись, спрятавшись под покровом густой тьмы. Что оно продолжает временами оживать в ней, подниматься, расти, заставляя в страхе вздрагивать и забиваться в угол, в тщетной попытке укрыться.
И теперь не могла признаться, что ощутила, прочувствовала - поняла - каково это - быть сейчас на месте Кэрен.  Ничего не знающей, не понимающей, совершенно сбитой с толка. Теперь она по-настоящему ПОЧУВСТВОВАЛА это. Изо всех сил пыталась отвергнуть эту странную, неожиданно накатившую на нее ясность, но вялое сопротивление ума, слабые, ничего не стоящие попытки сопротивления, не могли заглушить того ясного, тревожащего, жгучего ощущения, что продолжало с каждой секундой нарастать в ней.
- Амбер! - сквозь туманную завесу, застлавшую ее мысли, Прима ощутила вдруг слабую вибрацию чьего-то голоса и машинально шагнула ему навстречу, почти не осознавая, что делает. - Пора.
Джейк уверенно кивнул, видя ее вопросительный взгляд, и, чуть покачнувшись, отступил в сторону, заложив руки за спину.
Неожиданный порыв ветра резко ударил в лицо, ободряя своей ледяной прохладой, возвращая ясность ума. И Прима была благодарна ему за это.
- Начинай, дорогая, - ласково произнесла она, оборачиваясь к Кэрен.
Девочка глубоко вздохнула, не зная, к чему готовиться, и зажмурившись, протянула руку к невидимой грани Защитного Барьера...

...

...Сквозь плотно сомкнутые веки медленно пробирался рассвет. Он все разгорался, пробиваясь сквозь темноту, расчерчивая небо тонкой, изогнутой полоской искристой зари, обволакивал, укутывал в нежное, уютное покрывало теплых солнечных лучей. Расцвечивал окружающую черноту яркими жизненными красками утра.

Обрамленная золотистым сиянием солнечного света, с высоким морем мягкой колышущейся на ветру травы, со светлеющим, расцвеченным первыми лучами, небом и серебряными шпилями Лэранта вдали - именно такой запомнила долину Юнг Лина. В ее самый последний день. И теперь раз за разом - снова и снова - прокручивала в голове картинки-воспоминания, стараясь навсегда запомнить, запечатать в памяти даже самые мельчайшие детали. Потому что ничего, кроме воспоминаний, ей больше не оставалось.

- Ты хоть знаешь, куда мы идем? - встряхнув головой и ускорив шаг, девушка догнала Люка и пошла с ним в ногу. - Знаешь, где они могут быть.
Он не ответил. Потому что явно был занят своими мыслями.  Шагал молча и упрямо по какой-то одному ему известной траектории, с уверенностью отточенного механизма упорно двигаясь в чащу леса. Китнисс отстала. Еще тогда, в Библиотеке, исчезла куда-то, растворяясь в радужном сиянии портала и прося подождать, но Люк настаивал на обратном. Волновался и переживал за сестру, ясное дело.
И эта забота - эти постоянные переживания, слова поддержки, утешения - раздражали и злили Лину, давно забывшую, что это такое, потерявшую это.

- Ты не можешь так просто идти туда. Ты даже не знаешь, у них ли твоя чокнутая Кэрен!.. - начала было Хранительница, но вдруг замолчала...
Потому что поняла, что не права. Потому что в голове словно вспыхнула яркая лампочка, освещая скрытые ранее знания и догадки. Перед глазами полыхнула череда образов: пропажа Кэрен и подмена ее огненной тварью, разговор, подслушанный в "Черном Разломе" о каком-то новом плане, касающегося Избранного, толстая книга в переплете из белой кожи... Лина вздрогнула, вспомнив ее, зажатую в когтистых лапах саламандры. Тогда она не придала ей особого значения - все внимание было сконцентрировано на Кэрен (точнее, на той, кто скрывался под ее внешностью), - но сейчас поняла со всей ясностью. Книга Мира... Главный источник всех знаний о Кристаллах. Который теперь был в руках варгов. Так же, как и Избранные, способный пробудить в Кристаллах Жизни их силу.
Теперь все встало на свои места...

...

Кэрен осторожно вытянула перед собой правую руку, пытаясь ладонью нащупать невидимую грань Защитного Барьера и шепотом твердя себе под нос:
"Думай о том, что ты делаешь, что значимое ты собираешься сделать, какую пользу это принесет..." - девочка уговаривала себя, вновь и вновь повторяя слова-заклинания. Стараясь поверить в них. Поверить в саму себя. Вопреки другим, вопреки обстоятельствам, вопреки всему миру...
Но не могла.
Потому что внутри неожиданно начал ворочаться червячок сомнений. Неугомонный, ненасытный, он все тревожил и изводил, грызя изнутри, мешая сосредоточиться. И лишь одна фраза - одна единственная фраза - назойливой мошкой вертелась в голове. Слова Кристалла. Она услышала их еще тогда, в самом начале, в первый раз прикоснувшись к неосязаемой тонкой грани Круга. И теперь почти ощутила, как звучит в голове тягучий голос Кристалла, растягивая слова в долгую, торжественную песню.
"Спокойствие воды, пламенные искры огня, сила ветра и бесконечность жизни... Это и есть сущность Кристаллов... Сущность, заключенная в Знаке Надежды... Используй ее..."
Горячая волна прошла по телу, когда девочка вспомнила - Знак надежды, знак Кристалла. Рука взметнулась вверх, рисуя в воздухе знакомое подобие восьмерки.

"Символ бесконечности жизни... как знак надежды, которая спасет этот мир", - тихо, одними губами, произнесла Кэрен, закрывая глаза и изо всех сил пытаясь поверить. В себя, в происходящее, в свои силы.
Но ничего не происходило.
Чувство собственной бесполезности, ненужности, вновь накрыло девочку с головой, не давая спокойно вздохнуть. Тягучее, болезненное, давящее. Чувство, от которого нестерпимо хотелось разрыдаться. Забыв обо всем кроме своей проблемы, ни о чем не думая. Плакать, не скрываясь и не стыдясь. Как в детстве.
Но когда отчаяние уже достигло предела, застыв в горле сдавленным криком, Кэрен вдруг услышала голос. Долгий, величественный он прозвучал в голове подобно какой-то старой тягучей песни, сквозь которую проскальзывали отдельные неторопливые слова.
Кэрен вздрогнула. Она ждала его. Звала, Так долго и настойчиво. И должна была радоваться, когда Кристалл согласился ей ответить, но его слова повергли девочку в шок. Она ожидала услышать что угодно, только не это.
- Избранный... Луч солнца... Луч Света теперь на стороне Тьмы...

...

Они вывалились из Круга недалеко от северной границы города. Неожиданно, резко, казалось, сами испугавшись своего внезапного, неподготовленного появления. Словно сами до конца не верили в правильность своих догадок.

Они заметили друг друга почти сразу, хотя расстояние было значительным.
Прима нервно дернулась, словно хотела тут же сорваться с места и убежать, но остановилась. Вопросительного посмотрела в глаза сообщнику и усмехнулась, заметив его короткий утвердительный кивок.

Лина яростно швырнула в него огненной сферой, но промахнулась на таком расстоянии, и бегом кинулась к видневшимся вдали фигурам Примы и девочки.
- Двое на двоих? - честно, но уж слишком самонадеянно! - отскочив от пролетающего мимо сгустка огня, Джейк усмехнулся, провожая девушку спокойным, даже чуть равнодушным взглядом, и обернулся к Люку. - Твою подружку ждет там теплый прием, не волнуйся.

Хранитель обеспокоено посмотрел вдаль и вздрогнул, увидев вдруг, как тонкий силуэт Кэрен вдруг охватил нестерпимо яркий, мерцающий свет.
- Что, черт возьми, происходит?! - он хотел броситься к ней, укрыть, спасти, но дорогу ему заслонил Джейк.
- Оставь ее.
Варг двигался навстречу, прямо и спокойно, точно был заранее уверен в исходе поединка, и эта холодная уверенность пугала Люка. Противник был почти на голову выше его и уж точно сильнее.
- Посмотри на свою подружку еще раз, - варг мотнул головой в сторону, указывая на две темные фигуры в ослепительном ореоле света. - Потому что больше ты ее не увидишь.
Джейк хищно осклабился, делая шаг навстречу Хранителю, и вдруг замер. Вздрогнул и выгнулся дугой. На миг его окутал мрак - густой, тяжелый, непроницаемый, он был словно живым, разрастался, извивался и двигался, меняя форму. И вдруг рассеялся, открывая страшное зрелище.
На месте парня теперь стоял гигантский зверь полу-волк с черной, как сама Тьма, шкурой, ближе к лапам переходящей в блестящую чешую. Более длинная шерсть на гривастой холке топорщилась иглами. Хвост, напоминающий длинный изогнутый хлыст, оканчивался круглым утолщением с растопыренными шипами.
Варг двинулся навстречу, поднимаясь огромной скалой, загораживая собой слабый, немигающий утренний свет, встающий над вершинами гигантских деревьев.
- Не смей им мешать, щенок!.. - прохрипел он, оскаливая желтые клыки.
Люк невольно покачнулся и отступил. Никогда прежде он не видел ничего подобного. Жуткий, вселяющий ужас одним только своим видом, гигантский волк, стоял всего в нескольких шагах возле него, взрывая гигантскими когтями землю. Сгорбленный, с мощными лапами и вздыбленной на загривке черной спутанной шерстью, он был ему по плечо. Если еще не выше.

Сердце дрогнуло и забилось с утроенной силой, разгоняя по телу горячее тепло. Кровь ударила в виски, и Люк вдруг понял, ощутил со всей ясностью - ему все равно, кто стоит перед ним. В любой другой момент он не решился бы сделать и шагу навстречу, но теперь внезапно почувствовал себя чем-то большим, чем-то более сильным, чем был раньше. Потому что сейчас он дрался за то, что любил. Всем сердцем, всем душой. И не имел права отступить. И не жалел себя.
Стараясь выровнять дыхания и не сводя глаз с гигантской твари, вставшей на пути, Люк медленно - очень медленно - дотронулся до своего медальона...

...

- Роуз, не с места! - задыхаясь, выкрикнула Лина, останавливаясь в десятке шагов позади девушки и пытаясь отдышаться - бег украл все силы. - Не с места.., или я...

Прима как-то нехотя обернулась.
- Опять ты?.. - удивленно произнесла она, непринужденно легким движением откидывая назад длинные волосы.
В ее голосе не было страха, не было ни намека на него. Лишь самоуверенность и нахальная  насмешливость. И эта несерьезность, это легкомыслие, раздражали и злили Хранительницу.
- Остановись, пока не поздно, Роуз! - предупреждающе крикнула она, заводя руку с огненным шаром назад и готовясь к возможному нападению. - Пока еще есть шанс!
Она готовилась к схватке, к самому худшему, что вообще могло случиться, но этого не последовало. Прима просто стояла и смотрела на нее усталым, разочарованным взглядом. В этот момент она выглядела как никогда беспомощной, безобидной, тихой... и почему-то немного несчастной.
- Тебе не надоело, а? - сочувствующе спросила она, глядя на Хранительницу, как на ребенка, совершающего какую-то жуткую, неоправданную глупость.
- Нет!
Лина начинала злиться. Сердце бешено колотилось в груди от волнения, рука, судорожно сжимающая огненный шар, дрожала.
- Хорошо, - будто соглашаясь с какими-то своими, неизвестными мыслями, эхом отозвалась Роуз, медленным неторопливым движением стягивая с себя куртку. Черную, со странным переплетением символов на плечах. Непринужденным движением отбросила ее на траву, насмешливо глядя на Лину, и вытащила из прикрепленного к поясу чехла нож.

Длинное, отполированное лезвие играло и блестело на свету, приковывая к себе взгляд. Прима удовлетворенно улыбнулась, поглаживая пальцем холодный металл, и подняла голову, ловя на себе удивленный взгляд Лины.
- Тогда поиграем!

...Огненный шар вздрогнул и зашипел, разбиваясь о землю сотней мерцающих искр. Хранительница не заметила, когда исчезла Роуз. Лишь увидела, как полыхнул на фоне травы тонкие серебристый росчерк. Она уловила краем глаза движение сбоку от себя.
Лишь инстинкт самосохранения и вырабатываемая годами реакция позволили ей увернуться. Отступить назад и в сторону, откидывая тело с линии удара, выпрямиться. И снова отпрянуть, уходя от новой атаки. Снова и снова.

Лина чувствовала себя мышью, пойманной в мышеловку. Роуз играла с ней, как хотела, кружа вокруг полуразмытой черной тенью в окружении сияющих серебряных искр. Исчезала и появлялась вновь - внезапно, резко, - неожиданно атакуя то одной стороны, то с другой.
И вот, когда она, казалось, сумела наконец попасть в нее огненным шаром. Что-то резко полоснуло Хранительницу по правому боку. Боли почти не было, Лина только ощутила, как быстро намокает и липнет к коже рубашка. Торопливо прижала рану рукой и обернулась, готовясь к новой атаке.
Роуз нигде не было.
- Ну,  давай же! Выходи! - крикнула Хранительница в пустоту. В голосе сквозило отчаяние. Все смешалось внутри - вся боль, усталость, все разочарование, злоба, ненависть, которые она так долго копила в себе. Все поднялось внутри одной огромной волной, норовящей захлестнуть девушку с головой. - Давай! Выходи и добей меня! Ты же этого хочешь?! - голос, почему-то вдруг ставший слишком громким и резким, звенел в ушах.
- Ты же не понимаешь! Ничего не понимаешь! Помогаешь, кому не надо, а ведь они используют тебя! чтобы завладеть кристаллами! КАК ТЫ МОЖЕШЬ ЭТОГО НЕ ПОНИМАТЬ?!.
Она кричала, уже почти не понимая, что происходит вокруг, почти не осознавая, зачем это делает.
И уже почти поверила, что Прима отступила, когда перед глазами полыхнул серебряный росчерк, и послышался полный злобы голос:
- Я. ВСЕ. ПОНИМАЮ.
Резкий удар сбил Хранительницу с ног, выбивая из легких воздух. Лина не успела отреагировать, не успела сгруппироваться и смягчить падение - ее просто снесло ударной волной, отбрасывая на мятую, мокрую от росы траву. Резкая боль прошила тело, отдаваясь в голове и заставив девушку зажмуриться и нервно прикусить губу, чтобы не закричать.
Когда она усилием воли снова открыла глаза, над ней черной скалой возвышалась Прима.
Растрепанная, со спутанными волосами. Серо-зеленые глаза с яркими желтыми прожилками на радужке полыхают огнем сквозь темную щель вертикальных зрачков.
- Никогда не смей меня учить! - зло прошипела она. - Ты так искренне оправдываешь то, во что веришь. Сильно это тебе помогло?!.
Лина попыталась подняться, но Роуз с силой толкнула ее ногой в грудь, заставляя снова упасть на траву.
- Так вот и сейчас не поможет!
Крам глаза Хранительница увидела, как сверкнуло при свете серебряной лезвие, и вдруг услышала голос. Громкий, властный. Знакомый голос, в котором теперь слышался металл...

Они подняли головы почти одновременно. Китнисс. Запыхавшаяся, растрепанная. Волосы нечесаными, рваными прядями спадают на раскрасневшееся после бега лицо, одна рука судорожно сжимает рукоятку лука, пальцы другой медленно отводят назад тетиву.
- Скорость летящей стрелы шестьдесят километров в час. Хочешь посоревноваться? - голос Хранительницы не дрожал.
Сейчас она не была похожа на саму себя. Твердая, решительная, бесстрашная, она стояла, замерев, в десяти шагах от Примы, и смотрела ей в глаза с холодной жесткостью. С холодной и равнодушной ненавистью, сжимая пальцами натянутую тетиву, и наконечник стрелы сверкал металлическим блеском, нацеленный на бывшую подругу.

Прима вздрогнула, отступая. Резко, ощутимо. Впервые за все время она ДЕЙСТВИТЕЛЬНО испугалась, потому что осознала - у бывшей подруги хватит сил и решимости спустить стрелу. В сердце больно екнуло, но Прима не дала волнению завладеть собой.
В тот момент она не понимала отчетливо, что творит. Лишь почувствовала, как внутри, снося на пути преграды и предубеждения, вскипает волна ярости, заглушая собой все остальные эмоции. Словно бесновался и рычал внутри голодный, разозленный хищник, заставляя рвать в клочья все, что попадется на пути.
И это было страшно. По-настоящему.
Резкий, дикий, почти животный ужас, накрывающий с головой, заставляющий забыть обо всем, кроме его источника. Кроме того, что жило сейчас у нее внутри. Вторгнувшееся в ее мир, подавившее волю и разум, разрушившее сознание, оно полностью завладело девушкой, управляя ей, как марионеткой, дергая за веревочки, заставляя беспрекословно исполнять свои приказы. Но, как ни старалась - как ни хотела - все равно не могла ничего сделать.
Широко улыбнулась, уверенно глядя бывшей подруге в глаза - странная помесь ехидства и насмешливого презрения, - покрепче ухватила рукоятку ножа.
- Я постараюсь...
И молнией сорвалась с места, тая в серебристом фонтане искр, превративших ее силуэт в тонкий, сверкающий росчерк. Но так и не поняла, почему вдруг прыжок замедлился, растягиваясь, точно в замедленной съемке, почему в лицо неожиданно ударил ослепительно яркий радужный свет, почему раздался в голове громкий, монотонно перекатывающийся, величественный голос Кристалла, зовущий ее по имени...

...

...Мимо, неистово шипя и вспыхивая сотнями искр, пролетел темный огненный сгусток, вслед за ним мелькнула, уворачиваясь, темная полуразмытая тень, но Кэрен даже не обернулась, хотя знала - рядом происходит что-то страшное.
Все смешалось внутри - все чувства, эмоции, ощущения - и замерло, застыло, замерзло и съежилось под порывами холодного утреннего ветра. Покрылось льдом и инеем. Реальность словно замерла, отодвинулась, переставая существовать, и девочка наблюдала за всем будто со стороны. Не вникая и не сопереживая.
Черная тень, метнувшаяся вперед сверкающим росчерком. Фигура Хранительницы, что-то кричащей ей и готовой забросить новый огненный шар. Гигантский черный зверь с чешуйчатыми лапами, будто проявившийся в реальность из чьих-то ночных кошмаров.  Черный пес, припадающий на передние лапы и готовящийся к прыжку... Все исчезло, растаяло, переставая волновать и тревожить.

Кэрен вздрогнула, увидев, как невидимая грань между двумя реальностями - грань Защитного Барьера - дрогнула на миг, расплываясь кругами, как потревоженная гладь воды, и ее ладони начали источать тусклый, едва различим мягкий свет.
Он все разгорался, делаясь сильнее, резче, увереннее, медленно пробирался выше, пока Кэрен полностью не охватило яркое сияние. Мерцающее сотней всполохов, оно играло и переливалось всеми цветами радуги, окружая ее, лаская своим ясным, чистым светом, увлекая за собой, убаюкивая, укачивая.
Окружающий мир вдруг подернулся сверкающей искристой дымкой и исчез, растворяясь в окружающем свете, и Кэрен, к своему удивлению, внезапно тоже ощутила себя часть всего этого. Маленькой звездочкой, песчинкой в бурном океане красок и живительной энергии. На мгновение девочке показалось, что она стала чем-то бОльшим, чем была раньше, чем-то завершенным, цельным. Как будто нашла в этом свете что-то давно потерянное, исчезнувшее, забытое. Нашла саму себя...
Ноги медленно оторвались от земли, теряя опору, но девочка не испугалась. Ее всю объяло яркое мерцающее сияние. Оно разгоралось, кружило над ней,  окутывая в мягкую искристую дымку, стирая, растворяя в себе все тревоги и суетливые мысли, все сомнения. Они просто таяли, терялись, пропадали, а на смену приходило  лишь легкое, упругое, невесомое, как пух облаков, чувство свободы, чистоты,  полета…

Сияние вокруг замерло на мгновение, становясь почти непроницаемо густым, плотным, как туман. И вдруг растаяло, оставляя ее одну. Посреди маленькой комнатки, вырезанной в холодном, шершавом теле скалы. Темной и пустынно-одинокой, где в центре, замерев между протянувшимися от стены до стены лучами, на граненой подставке возвышался большой белый кристалл.

Сердце замерло, пропуская удар, и, вздрогнув, оборвалось, ухая куда-то вниз, в темноту.
Вот он - таинственный, влекущий к себе источник, чьему зову она так трепетно следовала. Вот он, здесь, в толще мертвого, холодного камня. Теплый, живой, настоящий.
Она ощущала, как покалывает кожу пробегающее по телу горячее тепло, как душа рвется навстречу чему-то неясному, скрытому, таинственному и - она чувствовала это - такому родному и похожему на нее саму.
Она вздрогнула, чувствуя, как по спине пробегает волна холода, и на негнущихся ногах подошла ближе, осторожно протягивая руку к гладкой, блестящей поверхности граненого камня...

- А как же твои обещания? - неожиданно спросил кто-то, появляясь за спиной.
Нерешительно робкий голос дрогнул и замер, растворяясь в радужных завихрениях. Но мысли Кэрен были сейчас слишком далеко, чтобы ему ответить.
- Подожди же!.. - Прима потянулась к девочке, желая схватить ее за руку, медленно, как во сне, тянувшуюся к Кристаллу, но та вдруг резко отшатнулась.
- Постой!
Весь свет в комнате сконцентрировался вокруг Кэрен, будто она была каким-то необычайным магнитом, и дальние закоулки помещения теперь казались мрачными, темными, точно подземные коридоры "Разлома". Девочка не сразу различила на фоне черных, испещренных трещинами, стенах силуэт. Словно обведенный по контуру жирной черной линией, он казался еще мрачнее, еще темнее, чем все окружающее. Словно притягивал черноту в себя.
- Я не враг тебе, - Прима протянула девочке руку, глядя на нее с понимающим сожалением. В тот момент она сама не верила своим словам. Потому что знала - это не так. Все, с первого до последнего слова. С момента их первого разговора на собрании Хранителей. Все, вплоть до последней запятой. Не верила, но должна была говорить так. Потому что она была нужна им. Потому что без этой проклятой девчонки, обладающей неизведанными способностями, все ее планы норовили пасть в руинах...

- Хотя... - блуждающий взгляд Примы наткнулся на ослепительно белый Кристалл на граненой подставке. Кристалл Жизни. - Теперь мне уже не важно, что ты обо мне думаешь...
Она попыталась оттолкнуть Кэрен, но вдруг поняла, что не может двигаться - свет, густой, тягучий, облепил ее со всех сторон, не давая пошевельнуться.
- Ты не враг мне... - спокойно произнесла девочка, глядя на ее тщетные попытки. - Но и я тебе не союзник.
Слова звенели и эхом отдавались от низкого потолка, хотя губы девочки даже не шелохнулись.
"Мысленная связь", - мелькнула в голове Примы запоздалая мысль, и она замерла. Не в силах поверить, что Кэрен - эта глупая, никчемная землячка, - смогла обмануть ее, перехитрить, узнать все ее планы и повернуть их против нее.
- Я все знаю про тебя, - девочка удивлялась и не верила своим словам, чувствуя, как то-то говорит за нее, внутри, растягивая слова в долгую и немного грустную песню.
Что-то тихонько дрогнуло под ладонью - как будто забилось чье-то маленькое сердце. Кристалл засветился, замерцал, откликаясь на зов, вспыхнул яркий, пылающим огнем и вдруг взорвался ослепительным фонтаном искр.
По позвоночнику прошла теплая волна, приятно щекоча и покалывая кожу, и отдалась в затылке, разливая по телу горячие волны. Что-то вспыхнуло на миг еще ярче, еще резче и светлей, И Кэрен вдруг будто со стороны увидела, как клубится за спиной нежный зелено-розовый свет, как медленно, неспешно и плавно разворачиваются похожие на лепестки сказочного цветка, яркие крылья. Она взмахнула ими - легко, свободно, точно летала всю жизнь, точно полет был ее родной стихией, родной сущностью. Реальность пошатнулась и раздвинулась. Больше не было стен, не было никаких рамок, ограничений. Только полет. Кэрен взмыла вверх, все выше и выше, легкими толчками рассекая воздух, поднимавшего  ее на безграничную высоту. Туда, где был только свет. ЕЕ свет. И видела, как над Долиной, роняя снопы золотистых лучей, медленно встает солнце, испепеляя своими лучами всю злость, всю ненависть, всю черноту...

 

 

Путешествие по Долине надежды. Глава 24
Словотворие
11.12.2015

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ. Грани судьбы.

- Тот концерт, который ты устроила... Никогда не видел ничего подобного!..
Смутные, еле слышные голоса эхом отдавались где-то на грани сознания, раздваиваясь, множась гулкими отголосками, сплетаясь и путаясь с собственными пугливыми, отрывистыми мыслями.
- А Новикова?!. Клянусь сущностью, она тебе поверила! - неподдельно восторженный, чуть хрипловатый голос, отражался от близко подступающих друг к другу сырых каменных стен и, дрожа и метаясь из стороны в сторону, затихал где-то в туманно-призрачной мгле длинного подземного коридора.
- Правда сильна искренностью, Джейк, - ответ Примы прозвучал задумчиво и тихо, словно был адресован не собеседнику, а самой себе. Девушка словно уговаривала себя поверить в сказанное. Принять это...
- Никогда не думал, что когда-либо произнесу подобное, но эта твоя правда может быть очень эффективным оружием, - варг криво усмехнулся. - Оружие Света, направленное на сторону Тьмы. Отличная идея Роуз! Ложь во благо, искренность во имя зла. Ночь мой прародитель! как странен этот мир!

- Этот мир слишком сложен, чтобы говорить о нем однозначно, - серьезным тоном произнесла девушка, сосредоточенно и задумчиво глядя перед собой и, одновременно, мимо всех и всего. - Однако, все почему-то стремятся вогнать его в рамки, не понимая, что они тесны и узки. И далеко от идеала лишь потому, что созданы далеко не идеальным умом далеко не идеальных людей...

Тема была близка ей, затрагивала душу, самое сокровенное, что было в ней. И одновременно больно ранила, заставляя вновь и вновь переживать эпизоды прошлого. Выворачивать наизнанку, оценивать, перебирать, сравнивать взгляды и точки зрения. Заставляла цинично и холодно смотреть на самые теплые и родные воспоминания о, пожалуй, самых счастливых моментах ее детства. Если вообще можно назвать детством жизнь под вечными страхами и угрозами, что все окружающее - все, что ты любишь и чем живешь - может в один единственный миг рухнуть, пасть, исчезнуть в небытие.
- К чему такие заумности, Амбер?.. - неподдельно удивленный голос варга заставил напряженно вздрогнуть, выводя на минуту из глубокой задумчивости.
- Не бывает истинного Добра, как и истинного Зла, о котором ты говоришь. Есть лишь то, во что ты веришь, и только, - словно продолжая мысленный диалог с самой собой, негромко ответила Прима, не поворачивая головы и продолжая все так же невозмутимо и равнодушно смотреть пустым, отсутствующим взглядом вперед, где клубилась, маня и пугая, густая тьма подземелья.
- Если есть хоть какое-то оправдание сделанной гадости, то это уже добро! - новая усмешка и подозрительно-недоверчивый взгляд блестящих янтарных глаз. И легкое смятение и нарочитость, будто специально вызванные, чтобы вернуть девушку в реальность.
- Вот именно... И любое доброе деяние можно оклеветать и вывернуть на изнанку так, что оно окажется чернее самой подлой мерзости. Все, смотря с какой стороны и под каким углом взглянуть, тебе не кажется?..
С минуту они шли молча, думая каждый о своем, словно пытаясь понять, отыскать в простых фразах более тайный и важны смысл, и варг не выдержал:
- Это все ясно, но... все же... зачем такая неоправданная искренность?.. Ради чего?..
Прима подняла голову, заглядывая Джейку в лицо и будто стараясь прочитать в его взгляде что-то затаенное, недосказанное.
Парень шумно сглотнул, подавленный ее взглядом - нежным и жестким, покорным и властным, решительным и робким. В серо-зеленых глазах Примы мерцали маленькие искорки, похожие на далекий, манящий свет ночных звезд, которых, впрочем, он никогда не видел.
- Во имя того, во что я верю... - выделяя каждое слово, наконец твердо ответила та.

* * *
            ...Заря ушла, сменившись ночи мглою,
            И свеж туман, как легкий ветерок.
            И есть лишь ты - боюсь, что не достоин
            Упасть к ногам, моля ответить на любовь...

Осторожное и тихое, словно нежный трепет ресниц, дуновение ветра легко коснулось лица, развивая и играя выбившимися из прически прядками волос. Свежий, по-ночному острый и терпкий, он приятно холодил и покалывал кожу, заставляя вспомнить, заново прочувствовать то, что, казалось, уже навсегда затерялось в лабиринтах памяти. Должно было затеряться... Как и эти давно забытые строчки старой песни.

Окружающее на миг померкло, утонув в черной дымке, а потом вновь сложилось обратно. Уже в новую картинку: черные скалы, уходящие ввысь, на недосягаемую высоту, и высокие заросли травы, отливающей серебром, - купол Защитного Барьера остался позади.

Мэреш вздрогнула от накатившей вдруг волны жгучего холода, чувствуя, как быстрее и чаще забилось сердце...
Игривый ветер, пролетев над цветущими, сонными уже холмами, над тихими, по-домашнему уютными в вечернем свете фонарей улицами города, принес с собой запах шалфея, мяты и еще чего-то загадочного, нежного, чему не найдется места в мире обычных слов. Запах ночной прохлады, цветов... и счастья. Именно так пахла та ночь.

        ...И правда, скрепленная ложью,
        Жизни возведет на пути бездорожья,
        Мир разрушен - под ногами бездна огня,
        Лишь будем вместе, вопреки - ты и я...

Вместе... Вопреки... Ты... Я...
Мы...
В сердце болезненной искрой проскользнуло холодное и острое, как лезвие меча, воспоминание о тех днях, когда все еще было хорошо, когда не существовало ни страха, ни опасности. Когда еще было это короткое и всеобъемлющее "мы"...
Словно из прошлой жизни, другой, далекой, ненастоящей... Будто и не было никогда, не существовало. Просто приснилось, а потом прошло, стерлось в памяти, как неясное и зыбкое видение... Лишь только имя сохранилось четко и ясно, словно намертво, навеки впечатанное в память...

"Исключительная"... "Избранная богами и Кристаллами"... - так, перешептываясь друг с другом, называли ее Хранители, роняя полные заинтересованности и любопытства взгляды, скрывающие правда лишь нестерпимую жажду узнать, что за тайна скрывается за этой личиной незнания и непонимания.
Семнадцатилетняя девушка... Совершенно сбитая с толка и непонимающая, почему все это происходит именно с ней, Мэреш считалась обладательницей редкого Дара, хотя сама со временем начинала все больше сомневаться - Дар ли это или ее проклятие?
Люди сторонились и опасались ее, стараясь избегать случайных встреч, чтобы не навлечь на себя гнев, Хранители же относились к ней, как драгоценному камню, редчайшей из редкостей, оберегали и хранили, как самое драгоценное, что у них было.
Хотя именно эта наигранная забота и обеспокоенность угнетали Мэреш больше всего - ей нужна была искренность, настоящие чувства и настоящие эмоции. Хотелось быть в глазах других чем-то большим, чем просто кладезь неизведанных способностей и объект исследования. Надоело чересчур пристальное внимание - хотелось уйти, сбежать ото всех...
Только бы знать, куда.
Ее способностям завидовали, из-за них ее не любили и избегали... И лишь он один сумел ее понять... и полюбить.

Он - представитель правящей ветви народа бескрайних лесов и гор ... Варгов...
О силе и непоколебимости которого складывались легенды.
С резкими и правильными, словно вырезанными из мрамора чертами лица, бледной, почти белой кожей и глубоким, горящим пылким огнем, ясным и чистым взглядом, в котором чудилась какая-то загадка, он мог заставить пасть к своим ногам первых красавиц Лэранта, мечтающих отдать ему свое сердце и душу.
И она - ничем не примечательная, запуганная тихоня без рода и племени, молчаливая и дикая, шарахающаяся от каждого направленного к ней взгляда.
Но из всей толпы он выбрал почему-то именно ее и в промежутках между поцелуями говорил, как она непостижимо прекрасна, словно звезда, спустившаяся с небес на землю. И смотрел на нее с любовью и заботой, с которой на нее прежде никогда и никто не смотрел...
Он - желтоглазый красавиц с крылом блестящих шелковистых волос цвета воронова крыла, с горячей кровью, холодным сердцем и невозмутимо гордым взглядом, делавшимся нежным и мягким только рядом с ней.

Но каменное сердце не может биться, не может любить. Она поняла это... Но слишком поздно, чтобы возможно было что-то изменить.
В один короткий день весь мир, вся реальность, в которой она жила до этого, рухнул. Это случилось слишком быстро, чтобы можно было что-то понять и осознать. Все навалилось разом, накрыло одной гигантской черной волной беспросветного страха и ужаса. И оборвалось. Словно притупилось, затухло, ушло в самый дальний уголок памяти...
Но не исчезло. Лишь продолжало годами храниться внутри, извиваясь, корчась, шипя, как затаившаяся в засаде гадюка. Мучило и грызло изнутри, не давая забыть насовсем. А теперь снова поднялось подобно гигантскому валу, готовому захлестнуть, укрыть с головой, не давая вынырнуть и свободно вздохнуть.

     Лишь с небес далеких
     Средь густой синевы,
     С облаков одиноких
      На меня смотришь ты...

Навеянные  невольными толчками памяти, легкие, словно струйки цветного дыма, слова медленно поднимались ввысь, кружились, пытаясь вовлечь в свой гипнотический танец, унести в запутанные, покинутые закоулки прошлого.
Мэреш вздрогнула, почувствовав мимолетный страх, но потом вдруг крепко сжала в руке изящное черное кольцо с парой покоящихся на нем изогнутых, тонких крыльев, и закрыла глаза, отдаваясь воспоминаниям... Воспоминаниям о потерянной любви и предательстве...

* * *
"Вы не можете так с нами поступить! Мы честно выполняем свою часть Договора.  Так и вы, будьте добры, следуйте своей!.."
Слова эхом отдавались в голове, отскакивая от невидимых граней, сплетались и путались между собой, создавая невообразимый гулкий  шум.
"Вы не можете!.." - отчаянное, полное безнадежности и надежды восклицание звучало так явственно, так чувственно и искренне, что Мэреш каждый раз чувствовала, как болезненно и тоскливо вздрагивает и сжимается при этом сердце от ощущения собственной бесповоротной и робкой беспомощности. "Отказать нам в самом простом - в помощи!.." - эти слова заставляли ее злиться. Злиться на свое пугливое и нелепое бездействие, на себя, на Хранителей, казавшихся ей сейчас еще более черствыми и бессердечными. Она знала, понимала, что так не может продолжаться дальше, расстраивалась и злилась, не находя решения. Лишь одно крутилось в голове, сбивая и перемешивая все остальные мысли: поговорить. Выяснить, понять, что не так и попытаться исправить.

Мэреш всей душой верила - вместе они обязательно справятся. Надо только очень захотеть.
С одной стороны... Нет! Здесь не было и не могло быть "но", никаких вариантов или предположений! Лишь яркое, тревожащее чувство чего-то странного, недосказанного, нехорошего. И желание поговорить с ним. Обсудить, высказаться. А иначе никак!..
Быстрые, торопливые шаги перемежались острыми, болезненными рывками сердца в груди. Словно оно тоже стремилось поскорее найти, отыскать возлюбленного. Рвалось и билось, как раненая птица, чувствуя, что он где-то рядом. Нет, не чувствовало. Знало. Твердо и бесповоротно, как знают только очевидное, реальное, проверенное временем.
И почти не удивилась, услышав за поворотом одного из многочисленных коридоров дворца его голос. И еще один. Незнакомый, чужой. Голос девушки.

- Тот концерт, который ты устроил. Клянусь сущностью, они тебе поверили. Глупые и наивные! Как они могли подумать, что мы действительно нуждаемся в их жалкой помощи?.. - девушка заливисто рассмеялась. Ее смех был похож на звон колокольчиков на ветру - такой же яркий, чистый, звонкий.

Впереди была Восточная галерея. Высокие стены, сложенные из множества разноцветных кирпичиков, уходили далеко ввысь, где сливались в полукруглый потолок, украшенный искусными фресками. Сквозь стрельчатые окна косыми линиями чертили  пыльные полуденные лучи, разбиваясь и теряясь в зарослях бело-зеленого плюща, оплетавшего здесь все вокруг. Украшенный красными чашечками цветов, он причудливо ветвился, свисая со стен, оплетая колонны и пылившиеся в нишах мраморные статуи, расцвечивал галерею в необычные, пестрые тона.

От изобилия красок и света с непривычки рябило в глазах, поэтому Мэреш не сразу заметила разговаривавших, приняв их за очередную тень.

- Поверили... Почти все, Акрис, - угрюмо бросил он.
Рохен Алан Рандиего.
Сердце дрогнуло и учащенно забилось, когда Хранительница увидела возлюбленного...
...И девушку, стоявшую рядом. Совсем рядом. Нежно обнимая и прижимаясь к нему.
Девушка хмыкнула, потом довольно потянулась, выгибаясь, словно кошка.
Тонкая и гибкая, с белой кожей и водопадом густых угольно-черных волос, отливающих при солнечном свете серебром, она была похожа на коллекционную фарфоровую статуэтку какой-нибудь древней богини-покровительницы.
Изящная и нежная на вид точно чашечка только-только распустившейся  водной лилии, но за этой внешней хрупкостью и беззащитностью скрывалась скорее стремительная молниеносная сила и острый, как отточенное лезвие, ум, чем слабость.
- Забудь о ней, - хищный взгляд полыхнул на миг ярким огнем и рассеялся, спрятавшись под полуопущенными длинными стрелками ресниц. - Она глупа по своей природе, и мы оба прекрасно знаем это. Ведь так? - Акрис прильнула к боку Алана и, склонив голову, нежно потерлась щекой о его плечо. Точно дикая пантера, в миг превратившись в игривого и ласкового котенка.
Подняла лицо с его рубашки, вопросительно взглянула на него темно-серыми, с зеленоватыми прожилками, глазами, полными лишь нежности и любви.
Но взгляд варга, устремленный куда-то в недосягаемую для других даль, оставался холоден и безразличен.
- Понятно... - в голосе девушки слышалось неприкрытое разочарование и злость. Отстранилась, обиженно закусив губу, резким, нервным движением отбросила спадающие на лицо пряди волос.
- Понятно... - словно самой себе вновь повторила она, отступая в сторону на несколько шагов, и в задумчивости привалилась спиной к стене, чуть запрокинув голову и будто ожидая чего-то.
Яркие полуденные лучи, располосовавшие стену косыми желтыми росчерками легли на лицо девушки, делая и без того бледную кожу еще белее, почти прозрачной.
- О этот свет!.. - мечтательный вздох слетел с губ Акрис подобно легкому дуновению ветерка в жаркий знойный день, и в нем было все: жалость к самой себе, обида, боль... И что-то еще. Что-то странное, едва различимое, ускользающее. Какая-то светлая грусть и тоска.
- Эти лучи... Яркие, жгучие... опасные. Но так и хочется к ним прикоснуться... Хоть раз... - она чуть качнулась вбок, подставляя лицо россыпи искристых цветных капель, отраженных витражными вставками окна, блаженно прикрыла веки, слегка улыбаясь светлой и чистой улыбкой. Солнечный свет, искажался в причудливые мерцающие всполохи и отсветы, накладывающиеся друг на друга в странных и, одновременно, прекрасных сочетаниях. Он таял на ее нежном лице, колыхаясь и переливаясь всеми цветами радуги, отражался радужными бликами на тонких розовых губах, осторожно касался изогнутых, чуть колышущихся крыльев-ресниц, будто гладя осторожной, ласковой рукой. И это словно было удовольствием для них обоих.
- Лучше отойди, - не поворачивая головы, сухо произнес варг - словно прошуршали по гравию сухие листья. - Обожжешься или, еще хуже, сгоришь заживо.
- Сгорю? - в голосе девушки сквозила презрительна насмешка. Акрис не двинулась с места, только чуть приоткрыла один глаз, с иронией глядя на Алана. - В этом прекрасном, убийственно ярком, жгучем, как огонь?.. - она протянула вперед руку, с задумчивым наслаждением наблюдая, как преломляется свет в драгоценных камнях на ее многочисленных кольцах. - Тьма всегда побеждает Свет, Алан, - девушка игриво выгнула бровь и закрыла рукой сияющий огненный диск солнца, просвечивающий сквозь оконные стекла. - Вот так: свет есть, пока его не затмили. Так повелось испокон веков, и это не мы решили, - произнесла резко и жестко, как отрезала. - Никто не боится света, все боятся Тьмы. Неизвестности, непроглядной черноты, в которой скрывается бесконечность. А в ней - и сила. Запомни, Алан, - девушка вдруг резко обернулась в его сторону, - на стороне света лишь глупцы и трусы! Немощные и хилые, не умеющие ничему противостоять. И мы все равно - все равно - почему-то боимся выйти им навстречу, боимся показать себя. Прячемся по пустынным подвалам и норам, как кроты, сторонимся, хоронимся, страшась высунуть нос наружу. Становимся ничем не лучше их, - она неопределенно махнула рукой, словно пытаясь этим жестом объединить и, одновременно, разграничить весь существующий мир. - Мы...
Она не заметила, как взгляд Алана сделался вдруг напряженным.
- Отойди, - предупреждающе произнес он.  - Уйди со света.
Акрис перевела взгляд с него на свои руки. Бледная, почти белая в ярком свете полуденных лучей, кожа начала краснеть, как после ожога.
- Иногда мне кажется, что мне нужно постоянно ставить свою жизнь под угрозу, чтобы ты в конце концов перестал смотреть на меня как на пустое место, - произнесла она, делая шаг в сторону, в тень заросшей плющом колонны. Потерла запястье, вновь ставшее как прежде, цвета слоновой кости.
- Как будто тебе мало того, что я люблю тебя больше жизни, - Алан улыбнулся и обнял девушку, привлекая к себе. Теперь они были совсем близко и смотрели друг другу в глаза, словно стараясь понять, что творится в душе у другого.
- Скажи еще раз, - попросила она почти шепотом.
- Люблю, - так же тихо, будто боясь спугнуть момент.
- Пообещай мне...
- Что?
- Ты знаешь.
- И все же?.. - улыбаясь, хотя взгляд в мгновение стал подозрительным.
- Что мы больше не будем оставаться в тени. Добьемся того, чего хотим... Что заслужили по праву.
- Обещаю.
Его губы осторожно коснулись ее губ, сплетаясь в нежном, пылком поцелуе.
В поцелуе, на который Мэреш уже не смогла смотреть...

* * *
Сквозь темноту, накрывшую ее непроницаемым куполом, Лина чувствовала нестерпимо резкий запах. Удушливый, острый, он словно поглотил ее полностью, пропитал одежду, застрял в волосах, проник под кожу, въедаясь и отравляя всю ее. Запах гари и старой пыли. Он забивался в нос, застревал где-то глубоко в горле, накатывал волнами, не давая дышать. И от этого внутри нее начинала подниматься и нарастать волна жгучего ужаса.

- Лин, Лина!.. - знакомый встревоженный голос и ощущение чьего-то прикосновения. Будто кто-то хлопал по щеке, пытаясь привести в чувства. - Очнись!..
Превозмогая накатившую усталость, Лина заставила себя разлепить веки и увидела перед собой перепачканное сажей лицо Китнисс, склонившейся над ней.
- Жива! - крикнула девушка куда-то в сторону и вдруг неожиданно добавила, поворачиваясь к Лине:
- Ты молодец!
Опираясь на протянутую подругой руку, Лина поднялась на ноги. И тут же пожалела об этом. Потому что только теперь смогла увидеть весь масштаб случившегося.
Освещаемая светом соней свечей висевшей под потолком старинной люстры, Библиотека больше напоминала руины. Опаленные огнем стеллажи были опрокинуты и еще дымились. Книги, разбросанные по полу, тоскливо шелестели крыльями-страницами, изъеденными пламенем. Паркетный пол местами почернел и обуглился.
Главное в Долине надежды хранилище книг превратилось в их кладбище.

Увидев это, Лина почувствовала, как внутри все сжимается и скручивается, отдаваясь болезненной дрожью в ногах, и оперлась рукой о стену, потому что боялась снова упасть. К горлу подкатывала тошнота, тяжелый запах гари и старых книг забился глубоко в нос, не давая свободно вздохнуть.
Хранительница закрыла глаза, прислоняясь спиной к стене и запрокидывая голову, и уговаривала себя держаться на ногах. Пока хватит сил. И уловила на миг тихий разговор учителей вдали:
- Они не готовы противостоять им. Ты видел, что вышло из этого. А ведь перед ней была всего лишь саламандра. По сравнение с варгом она... - Даниэль замолчал, увидев вдруг направленный к ним взгляд Лины - беспомощный, жалкий. В тот момент она считала себя не способной ни на что слабачкой. И готова была провалиться сквозь пол, сквозь все восемь этажей до самого подвала. Лишь бы не чувствовать себя такой ненужной, такой неумеющей, неуклюжей. Не чувствовать себя позором для всех Хранителей.

- Все в порядке, Лин? - осторожно спросила Китнисс, подходя ближе и встревоженно заглядывая ей в лицо.
Девушка кинула и тут же поморщила от острой головной боли.
- Я лишь хотела сказать тебе, что ты действительно храбро сражалась. Ты была классной, - не желая уходить, продолжала Кит. Ее лицо было все в саже и пыли, волосы растрепанны, а одежда пропахла дымом, но она держалась. Так, как никогда не смогла бы сама Лина - она знала это.
- Да! И нашли бы меня под тем шкафом, если бы ты не пришла вовремя, - она горько усмехнулась.
В голове эхом отдавалось множество неразличимых голосов, какие-то странные шаркающие звуки, крики, разговоры. Превозмогая боль, девушка скосила глаза в сторону покосившейся двери, ведущей на лестницу. Туда уже начинали постепенно стягиваться остальные Хранители - взволнованные, испуганные внезапным исчезновением учителей, они толпились возле распахнутых настежь дверей, переговариваясь и испуганно оглядываясь по сторонам. Внутрь, на пепелище, бывшее когда-то главной библиотекой, зайти никто не решался.
- Это была саламандра, Лин, - с сожаление произнесла Китнисс, сочувствующе трогая подругу за руку. - Саламандры... Огненные твари, живущие высоко в горах... Они всегда были излюбленными оружием варгов... Только они могли приручить их...
Смысл слов доходил до Лины медленно, словно пробиваясь сквозь толщу воды.

- Пропустите! - неожиданно раздалось позади.
Среди эха голосов, девушка вдруг ясно различила один - самый громкий и встревоженный. И который раз успела позавидовать подруге - за нее никто так не переживал уже последние десять лет.
- Дайте дорогу!
Пробившись в первые ряды, Люк лихорадочно завертел головой, оглядывая зал и, завидев сестру, тут же бросился к ней.
- С тобой все в порядке?
Он бежал. Он явно бежал, боясь не успеть, опоздать в самый нужный момент, и не пытался скрыть этого.
Кит отрицательно покачала головой, потом кивнула на обуглившиеся останки стеллажей и разбросанные повсюду книги с опаленными огнем страницами.
- Твоей "Кэрен" рук работа, - непривычно серьезно и как-то по-особому тихо произнесла она.
- Но... это же... она не может... - Люк силился что-то возразить, но не мог - слова застряли в горле.
- Она оказалась саламандрой, - Кит выговаривала каждое слово четко и медленно, словно ощупывая и пытаясь донести до брата их смысл.

- А... как же... настоящая Кэрен? - осторожно спросил Люк. В голосе сквозило отчаянное подозрение, которое Лина сразу же узнала - так говорят, когда уже заранее знают ответ. Ответ, что самые худшие опасения воплотились в реальность. Так спрашивала и она сама - с надеждой, по-детски искренной и живой, - когда оказалась одна во враждебном, злом мире. Мире, в одночасье павшего в руинах.
- Скажите мне, где Кэрен?! - Люк почти кричал, испуганно переводя взгляд от одного лица на другое и все еще ища поддержки. Но в встревоженных глазах окружающих читалось лишь отчаянное сожаление.
- Где она?.. - шепотом, почти плача.
Вопрос повис в воздухе. В почти ощутимо густом, полном неразвеявшегося дыма и удушливого запаха гари. Тишина, непривычно давящая и тяжелая после всего пережитого, звенела в ушах, отдаваясь в голове гулким эхом. Никто не знал и не мог до конца знать, что же на самом деле могло с ней случиться.
Кит стояла на месте, замерев, точно статуя, и лицо у нее было почти такое же белое и неживое.
- Вот почему... Скажи мне, почему... почему ты так переживаешь за эту чертову Кэрен?! - почти закричала она, резко оборачиваясь к брату. - Все рушится, мы на пороге новой войны, а ты... Почему ты так о ней беспокоишься, скажи мне!
Она смотрела на него блестящими от слез глазами, и голос ее дрожал. Как та ни старалась спрятать эту дрожь.
Люк вздрогнул и пошатнулся, словно от сильного удара.
Он вспомнил, как Кэрен так же смотрела на него своими ясными и чистыми, как небо, лазами, и плакала. А он ничего не мог с этим поделать. Потому что так было надо. Он понимал это и ненавидел себя, ненавидел и грыз изнутри за свою глупость. За то, что привел ее в Долину, показал их мир, привязал к нему, а потом кинул неподготовленную в самую гущу событий, а сам смотрел, как она тонет в них, не справляясь с неугомонным течением, как по ее щекам тонкими блестящими каплями бегут слезы. Он знал, она старалась справиться, старалась ни сколько для себя, сколько для всех них, для него. Старалась оправдать их ожидания, и теперь он плакал вместе с ней - незаметно, душой.
И все больше погружался назад, в свои видения, наполненные как густой черной жижей, пронзительными криками, воплями и ревом. Что-то подобное он уже слышал раньше - слышал, но изо всех сил старался забыть, хотя понимал, что не должен так поступать. Потому что это были их крики - тех, что вступился за него, не побоясь кинуться в самое пекло, прийти на помощь осажденному врагами городу. Это были крики тех, кто их спас, - тех детей, жалкую кучку, оставшуюся от когда-то великого города. Теперь к ним прибавился и голос Кэрен - одинокий, тоскливый, протяжный. Словно вой волчицы на холодном ветру.
И снова вспомнил ее - кривая, не похожая на звериную лапа, изуродованная многочисленными шрамами и рубцами. Жуткая обросшая спутанной, грязно-черной шерстью, ближе к пальцам переходящей в сверкающую металлическим блеском чешую. Увенчанная загнутыми когтями, каждый в пол-ладони длиной, она с размаху обрушивается на хрупкую, замеревшую в страхе и нерешительности тонкую фигурку, оставляя глубокие длинные порезы на всем, что попадется на пути. Страшные раны от когтей. Когтей, что острее стали...
Он содрогнулся всем телом, когда воображение нарисовало рядом с ней Кэрен - тонкую, хрупкую фигурку, с кротким лицом и ясными глазами.
О Великий Кристалл! он полюбил ее сразу, как только заметил. Полюбил всей душой, безвозвратно. Увидев однажды, расцвеченную  ярким солнцем фигурку, он сразу понял, что попался. Тот момент, когда охотник становится добычей. Но не жалел и не пытался. Потому что теперь точно знал - любовь с первого взгляда существует. Пожалуй, она и есть самая настоящая...

- ...Почему, Люк? - Кит больше не кричала. Лишь спрашивала тихо, низким от волнения голосом, в котором чувствовалось отчаяние.
Он заглянул в ее потемневшие, потухшие глаза, и понял, что не может промолчать. Потому что не может так больше.
- Потому что я люблю ее...
И добавил чуть хриплым голосом:
- И пойду за ней, даже если весь мир будет против.

* * *

Яркие картинки начали медленно угасать. Старые воспоминания, так неожиданно явившиеся перед Мэреш, меркли, делались тусклыми, блеклыми, становясь похожими на невесомые облачка серого дыма. Помаячили еще недолго перед мысленным взором, тая и растворяясь в окружающей синеве, пока внезапный порыв ветра не развеял их окончательно.

- Если честно, не думал, что ты попросишь о встрече, - послышался где-то совсем близко знакомый голос. Холодно-сдержанный, жесткий. Голос, который она так долго - на протяжении целых десяти лет - боялась услышать вновь. Голос, который не уставал говорить ей, какой она была прекрасной, который она так любила. Всем существом, всей наивной и чистой душой.

Впереди, сливаясь с окружающей предрассветной синевой, вырисовывался неясный, словно окутанный мраком, силуэт.
Алан покачнулся и сделал шаг вперед, навстречу ей. Коротко кивнул в знак приветствия.
- Здравствуй, Мери.
Эти слова, произнесенные так ласково, так нежно, так добродушно и тепло, эхом отдавалась у нее внутри, заставляя трепетать и вздрагивать.
Но Мэреш не ответила на приветствие.
- "Честно"? С каких это пор ты обзавелся честью? - голос прозвучал не так  громко, не так жестко, как хотелось. Он казался надтреснутым и дрожащим, и Хранительница злилась на себя за это, но ничего не могла сделать. Потому что внутри, затопляя все приятной, щекочущей теплотой, дрожало и билось от волнения сердце.
Вопреки ожиданиям, вопреки всем мыслям, старательным уговорам, она не чувствовала ни страха, ни отвращения, ни навести к тому, кто так спокойно и неподвижно стоял перед ней, взирая на нее вопросительным, ожидающим чего-то взглядом.
Варг не ответил на ее слова. Лишь стоял и молча наблюдал за ней, за ее движениями, походкой, за ее взглядом.

- Раньше у тебя были короткие волосы, - неожиданно произнес он, прерывая затянувшееся молчание.
Мэрен чувствовала, как его взгляд - почти физически ощутимый, тяжелый - скользит по ней, обдавая неприятным холодом. Как дыхание самой Тьмы.
 - Ты была такая нежная, такая невинная с ними... Как цветок белой лилии...
- Невинность очень часто принимают за слабость!.. - жестко отрезала Хранительница.
- Да?.. - Алан удивленно выгнул бровь. - Ты была такой наивной, такой прекрасной, такой... светлой... - он слегка качнул головой. - А я ведь, признаюсь, до сих пор тебя люблю.
Мэреш вздрогнула и отпрянула назад. Это признание, простое, легкое, как бы невзначай слетевшее с его губ, ворвалось в нее огненной волной, сметая все на своем пути, прогоняя вертевшиеся в голове мысли, заставляя забыть все заранее подготовленные возражения. Хранительница почувствовала, как стена между ней и бывшим возлюбленным - та, казалось, нерушимая преграда, которую она годами воздвигала перед собой, стена из обид, предательств и разочарований, - содрогнулась на миг, ощутимо покачиваясь и трясясь, и пошла крупными трещинами, каждое мгновение норовя пасть к ее ногам.
- Я никогда тебя не забывал, всегда верил тебе, вопреки всему, а ты...
- А я тебя ненавижу! - сквозь зубы процедила Мэреш, подаваясь вперед и глядя варгу в глаза. Она все вложила в этот взгляд - остатки всей своей злости. Все многочисленные обиды, которые она хранила эти годы и которые так больно ранили ее каждый раз. Всю свою ненависть... Ненависть, которой на самом деле не было.

Потому что она не могла и - Хранительница боялась признаться себе в этом - не хотела ненавидеть того, кто сейчас стоял перед ней. Понимала, что должна - из-за него она оставила все, что у нее было, из-за него она позволила себе потерять голову от любви, из-за него лишилась всего и всех. Всех, кто ее ПО-НАСТОЯЩЕМУ любил. Из-за него...
Но не могла и проклинала себя за слабость, за свои так не вовремя нахлынувшие воспоминания, и еще крепче стискивала зажатое в ладони кольцо. То самое, которое он подарил ей. Всего за несколько дней до Восстания.
- Ненавидишь? - варг усмехнулся, словно в словах Хранительницы было, над чем смеяться.

- Твоя глупая ненависть ничего не стоит! - он вдруг оказался совсем рядом, нависая над ней гигантской черной громадой, и с силой сжал ее руки своей когтистой, полузвериной лапой.
Мэреш вздрогнула, почувствовав на себе его взгляд. Полный хищный ярости, он словно горел огнем, мерцая и вспыхивая горячими искрами в радужке его неестественно ярких, янтарных глаз. Глаз, которыми она так восхищалась прежде, и которые смотрели на нее с самой нежной и искренной любовью. - Через час, максимум через полтора, ваш жалкий барьер падет, и мы, наконец,  получим то, что заслужили по праву!
Варг придвинулся совсем близко к ней, глядя глаза в глаза, и душа его, вся его сущность полыхала теперь яростным огнем. Черным пламенем, выжигающим все вокруг себя.
Мэреш зажмурилась, стараясь отогнать наваждение - впервые за ее жизнь ее способности работали против нее.
- Барьер никогда не падет! - стараясь пересилить жгучую боль в запястьях, выдавила она. Пальцы, сжимающие кольцо, горели и ныли, отдаваясь болезненной дрожью по всему телу. Хранительница чувствовала, что вот-вот бросит его и сама бессильно повалиться на землю следом за кольцом.
- Не падет? - Рохен вдруг разжал пальцы, отпуская ее, и отодвинулся в сторону, потирая ладони. - Оставим эту проблему моей дочери и вашему "Избранному" Уж они-то о ней позаботиться.
Он снова усмехнулся, наблюдая, какое замешательство и смятения вызвали в Мэреш его слова.
"Дочь?"
"Избранный?"
Все сразу встало на свои места, как кусочки одного большого пазла.
Необычная для этрионцев внешность Примы, ее внезапное исчезновение, появление варгов в Долине, странная аура Кэрен. Все вдруг перемешалось, перестроилось и сложилось заново, открывая уже новую версию произошедшего. Весь его обман.
- Ты...
- Мне очень жаль. Честно, - варг сочувственно улыбнулся. Черное кольцо на его пальце светилось и переливалось странным, дрожащим желтым светом, но Мэреш не придала этому смысла. Потому что только его слова - только то впечатление, которое они произвели на нее, - имело сейчас смысл. Только они. - Мне действительно жаль тебя и того, что ты уже не увидишь, как падет твой город. Но пойми, - он вдруг снова оказался совсем близко к ней, щекоча дыханием ее кожу, - волк меняет шкуру, а не натуру.

Яркая вспышка сорвалась с его пальцев, врезаясь, сбивая Мэреш с ног, накрывая лавиной внезапной боли. Нестерпимо резкой, обжигающей. Будто внутри нее внезапно разгорелся бурный пожар. Неистовый, яростный. Как тот взгляд, смотрящий на нее сквозь полуопущенные ресницы.
Боль нарастала, давила, мучила. Заставляя содрогаться, стонать.
Хранительница не слышала своего крика, она перестала что-либо замечать вокруг - только огонь, пожирающий ее изнутри. Но до последнего держалась за обрывки сознания, не давая покинуть себя. И лишь одни слова - ЕГО слова - сейчас имели значение. Только они...

Путешествие по Долине надежды. Глава 23
Словотворие
11.12.2015
5

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ. Qui gladio ferit... (4)

Под потолком Зала Советов висела гигантская старинная люстра. Каждая свечка в ней горела, разбрасывая во все стороны янтарные всполохи света, но даже это яркое, полное энергии и жизни, сияние не могло разогнать ту мрачную, угнетающую и тяжелую атмосферу, окутавшую Зал и его гостей плотной туманной пеленой.
Это было непривычно и странно - та беспрерывная тишина, непробиваемым куполом нависшая над головами, погасившая все звуки, разговоры, шорохи. Словно все вокруг замерло, застыло, в мучительном ожидании чего-то неизбежного и страшного.
Мэреш сидела чуть в отдалении ото всех, на самом краю образованного столами широкого полукруга, сквозь полуприкрытые веки наблюдая за остальными Хранителями, уже занявшими свои места. Но, сколько не вглядывалась в лица, видела лишь страх, волнение и напряженность. Эти чувства пылали красным и желто-оранжевым пламенем их аур, и с каждой секундой Хранительнице все больше казалось, что она очутилась в самом центре этого огненного водоворота, готового накрыть ее с головой, заключить в свои обжигающие объятия и не отпускать больше никогда.
Кто-то молча наблюдал за остальными, стараясь скрыть свои чувства за маской отстраненного безразличия, кто-то, охваченный всеобщим волнением, неслышно перешептывался с соседями, кто-то потерянно озирался по сторонам, словно стараясь отыскать кого-то или что-то, а кто-то казался лишь серой, непохожей на реальность, тенью самого себя.

Она чувствовала на себе их взгляды - взгляды молодых Хранителей, по сути еще детей, принявших на себя не легкую даже для взрослого человека долю.
"Чего они ждут?.. На что надеются?.. Не для кого уже не секрет, зачем их собрали сюда в этот поздний час, не секрет, о чем собираются сообщить. Новости распространяются слишком быстро, чтобы суметь их удержать".
Она больше была не в силах смотреть на них, видеть их растерянность, волнение и страх, и попыталась хоть на время отвлечься, разглядывая окружающую обстановку.
Зал Советов, оформленный в янтарно-желтых теплых тонах и будто наполненный живительным солнечным светом, удивлял своей красотой и изяществом. Широкое пространство помещения; отражающий дрожащий свет свечей пол, выложенный золотисто-оранжевой плиткой; сходящиеся под высоким потолком стены, расписанные всевозможными картинами и узорами. Здесь были изображены все события, вся летопись этрионского народа, в этих стенах словно оживали сами воспоминания, снова принимая жизненные краски и форму.
Искрящиеся в солнечных лучах шпили дворца Антэра на центральной площади города, именуемой Главной. Бескрайняя долина Юнг, одинокая и печальная своей пустотой и замкнутостью. Гряды пологих холмов, широкие степи, начинающиеся почти сразу за пределами Лэранта, высокий скалистый берег далекого Северного моря.
Искусно написанные картины казались до боли реальными и живыми, и Мэреш не могла на них смотреть - они снова возвращали ее в затерянные воспоминания и утонувшие в прошлом грезы о давно погибшем и разрушенном мире. И так жестоко, так неумолимо снова вытягивали в жестокое настоящее...
"Все будет хорошо", - послышался вдруг над самым ухом горячий шепот. - "Все будет хорошо".
Мэреш резко вздрогнула и, обернувшись, наткнулась взглядом на Грегори.
"Все будет хорошо", - глядя Хранительнице в глаза, одними губами повторил он.
"Верю", - хотела шепнуть в ответ Мэреш, но не успела: Грегори уже отошел от нее, выходя в центр очерченного столами полукруга и, под растерянными и напряженными взглядами собравшихся Хранителей, произнес несмело, пытаясь подавить подступившее к горлу волнение:
- У меня есть для вас две новости... И, к сожалению, обе плохие...

* * *
Из комнаты, отгороженной от основного помещения тяжелым занавесом, слышались знакомые голоса...

- Собирают всех наших, - как-то устало сообщил Люк, с шумом отодвигая стул. - Мы должны пойти.
- "Наших"? - послышался удивленный возглас Китнисс. - Знаешь, братец, не такое уж это и четкое распределение, если уж на то пошло...
- Прима тоже была "нашей", - помолчав, через некоторое время добавила она.  В голосе сквозило плохо прикрытое сожаление и печаль, и Люк понял это.
- То есть, ты не пойдешь? - мягким и тихим голосом поинтересовался он, хотя уже практически знал, каким будет ответ. - Так и будешь сидеть в своей норе и ждать?
Ему не хотелось на нее давить - Кит и так была сегодня весь день расстроенной, - но выхода не было.
- А что мне ТАМ скажут нового? Мы, к сожалению, уже обо всем узнали.
- Ага... - еле слышный шепот, больше похожий на вздох. -...даже чуть больше, чем следовало, - и уже громче, - Все-таки не идешь?
- Нет. Иди один.

Тяжелая, вышитая золотистыми узорами из лилий и языков пламени, портьера бесшумно отодвинулась в сторону, пропуская вперед Люка, расстроенного, встревоженного и осунувшегося.

- Что-то случилось? - неподвижно сидевшая на краю дивана Кэрен вздрогнула и подняла голову. - Опять что-то с Китнисс? - вопрос прозвучал безучастно, словно был задан чисто ради приличия.
- Нет, просто очередное Собрание, - все еще оставаясь где-то на своей внутренней волне, задумчиво отозвался парень. И вдруг словно оживился.
- А ты?.. Никак не могу понять, зачем ты вернулась сюда. К нашим проблемам и... - он вдруг осекся, потому что понял, что и сотни слов не хватит, чтобы описать, как он волнуется и переживает за нее. И лишь молча заглянул в ее глаза, вспоминая, какими они были при прошлой их встрече - два сверкающих, сапфировых омута, так и норовящих затянуть тебя в свою глубокую сверкающую синеву.
- Просто вернулась, - все так же равнодушно спокойно отозвалась Кэрен, потупив взгляд и притворяясь, что с увлечением рассматривает вытертую зеленую обивку дивана. - Просто так.
Люк молча стоял рядом, недвижимо наблюдая за ней и задумчиво кусая губу. Впервые после повторного появления Кэрен в Долине они смогли остаться наедине, впервые он мог поговорить с ней, но теперь... Что-то было не так: в ее движениях, отдельных словах, фразах.
Она словно стала более резкой, более напряженной и взволнованной, хотя и старалась изо всех сил это скрыть. Голос словно сделался резче, суше, а глаза... Он не узнал их, столкнувшись на миг с Кэрен взглядом. Они будто поблекли, потемнели, сделались тусклыми и пустыми, потеряв разом всю свою очаровательную, манящую синь.
Что-то изменилось. Этого не было видно с первого взгляда. Оно скорее чувствовалось, ощущалось на каком-то подсознательно-инстинктивном уровне. И эти изменения пугали. Они вдруг разом сделали Кэрен другой, не похожей на себя, поменяли и перекроили.

- Знаешь, я наверное пойду. Оставайся здесь, хорошо?
Стараясь не смотреть на девочку, Люк торопливыми шагами пересек комнату и скрылся за дверью, плотно закрыв ее за собой. Своей внезапной резкостью и быстротой, напоминающей бегство, он выдавал себя, свои догадки и опасения. Но по-другому не мог. Не мог оставаться там, внутри, и смотреть на нее, на  ДРУГУЮ Кэрен.
"Либо я действительно сошел с ума, как говорит Кита, либо... - прижимаясь спиной к стене, еле слышно прошептал он. - ... либо у нас опять проблемы".
Парень внезапно вздрогнул, потому что мысли пронзила поразительно острая и яркая догадка и, пока судорожно дрожащая рука искала в кармане куртки нужный предмет, она все продолжала расти и укрепляться, прочно укореняясь в голове, вытесняя собой все прочие мысли. Все, кроме одной: "Нельзя медлить! Нельзя упускать момент!"

* * *
Стоило лишь закрыть глаза, и сквозь густую, черную, как смоль, темноту, начинало пробиваться серое, бесформенное пятно. Оно все разрасталось, расползаясь перед глазами и норовя заполнить собой все пространство вокруг. Оно было похоже на клубящиеся облачки дыма. Медленно обволакивало, укутывало нежной, воздушной и легкой пеленой, - и, внезапно и совершенно неожиданно, исчезало, растворяясь в окружающей мгле, а на смену ему приходило нечто новое, неосязаемое, зыбкое, но, в то же время, совершенно реальное и настоящее... Похожее на легкую дымку видение.

- Как ты думаешь, они не догадаются?.. - задумчивый голос девушки прорезал немую тишину осторожным вопросом.
- Если честно, я думал, что ты все сделала, как надо, - усмехнувшись, отвечал ей парень.
Одно из высоких кресел, обитых темно-красным бархатом, слегка качнулось, наклоняясь почти к самой решетке камина, витой и искусно украшенной стальными бутонами неизвестных цветов.
- Так и есть. Просто интересно твое мнение, - беззаботно отозвалась девушка, пропустив укол приятеля мимо ушей.
- Тебе?!. - снова удивленный смешок.
- Да, мне.
Второе кресло слегка дрогнуло, откидываясь назад.
- Если бы они хорошо ее знали, то... - задумчиво протянул парень, косясь на расслабленно откинувшуюся на спинку кресла подругу, словно ожидая ее реакции. - И, все-таки, почему тебе это интересно?.. Или ты не уверена в своих силах?..
Они сидели лицом к горячему пламени  лижущем деревянные поленья. По ту сторону кованого плюща и почти не смотрели друг на друга, занятый каждый своими мыслями. Поэтому вопрос Роуз сильно удивил варга.
- Просто хочу поговорить.
- "Поговорить"? Не смешно, Амбер.
- А я и не смеюсь, - в тон ему отозвалась Прима, не сводя глаз с ярких красных языков пламени. Живого, беспощадного, жестоко пожирающего темными языками сложенные в очаг поленья. - Просто думаю...
- Подумай лучше, что скажешь ей настоящей. Я не думаю, что ты всерьез говорила о...
- Правду, - перебила его девушка. - Вот что я ей скажу.
- "Правду"? Ты в своем уме?!. Или хочешь, чтобы это "правда" потом обернулась тебе боком?.. Qui gladio ferit...
- ...gladio perit... - закончила за него Прима. - Я знаю такое выражение, но, поверь, Джейк, иногда даже правда бывает безобидной... Особенно, если ей помочь.
Девушка самодовольно усмехнулась, осторожно касаясь пальцами холодного крыла кольца.

* * *
"Искренни... искренни... искренни..." - эхом отдавалось в помутневшем сознании. - "И варги бывают искренни..."
Эта фраза, то ли подслушанная где-то, то ли придуманная ею самой, не прекращая вертелась в мыслях, а сквозь тяжелую туманную пелену, окутавшую девочку с ног до головы, медленно, обрывками проступали остатки неясных видений, странных, непонятных и... почему-то пугающих.
Они накатывали на Кэрен подобно гигантским волнам, накрывали ее с головой, утаскивая в самую далекую, непросветную глубину, в которой сложно было отличить реальность от выдуманных, подсмотренных снов.
Сознание было одурманенным, туманным, и реальность проступала обрывками, медленно поднимаясь с неразличимого дна океана видений, поэтому девочка даже не пошевельнулась, услышав где-то вдали, за пределами окутавшей ее темноты, громкий скрежет отпираемого замка и натужный скрип открывающейся тяжелой двери. Послышались тяжелые, грузные шаги. Они все приближались, становясь громче, потом затихли на мгновение где-то совсем близко. Металлический звон и громкий шум отъезжающей в сторону железной решетки камеры, бьющий в привыкшие ко мраку глаза, нестерпимо яркий и резкий свет поднесенного почти к самому лицу горящего факела и его горячее тепло на щеках.
- Собирайся, Новикова, - приехали!.. - резкий насмешливый голос прорезал темноту. Чья-то высокая темная фигура, словно жирно обрисованная по краям черным мелком, наклонилась к девочке, с любопытством заглядывая в лицо и будто гадая, слышит она его или нет.
Что-то шершавое и неприятное скользнуло по рукам, плотно обвивая их, стягивая их вместе, потом ее с силой тряхнули за плечи и, ухватив за шиворот, резко поставили на бессильно подгибающиеся ноги.
- Чтобы без шуток, - зло прорычал над головой знакомый голос. - Тебя сказано доставить наверх. По приказу Примы Амбер Роуз. Поэтому без фокусов, поняла?!.
Кэрен слабо кивнула, соглашаясь. Сейчас ей было все равно, что происходит, окружающее все еще казалось ей очередным слишком реалистичным сном.
Ее грубо толкнули вперед, выводя в длинный, поглощенный туманным мраком пустой коридор, и, придерживая за локоть, поволокли куда-то в темноту при тусклом, пляшущем пламени факела.
Потом был длинный - слишком длинный и долгий - подъем вверх по старой, истертой множеством ног и изъеденной временем, каменной лестнице. Заплесневелой и холодной, как, впрочем, и все окружающее в подземелье. И множество переплетенных лабиринтом коридоров, похожих на ходы гигантского крота, с низкими потолком и близко подступающими друг к другу стенами.
И чья-то комната. Отделанная в темно-красных и бордовых тонах, с роскошной кроватью и широким платяным шкафом в углу. В одном из двух кресел, удобно расположившихся почти возле самой каминной решетки, за которой плясали яркие лепестки пламени, сидела Прима, расслабленно откинувшись на высокую спинку.
- Явился, наконец, - послышался ее недовольный голос, и тут же во взгляде, полусонном и тусклом, зажглись заинтересованные искры.
- Доставка закончена, погрузка не требуется, - ехидно улыбнувшись, отозвался Джейк и толкнул девочку в спину, заставляя сделать шаг вперед.

Очутившись в комнате, Кэрен сразу заметила, как здесь было непривычно жарко и душно, словно летним днем в закрытом, не проветриваемом помещении. И эта духота будто заставила пробудиться уснувший разум. Мир словно стал ярче, четче, звуки - яснее и громче, мысли просветлели, избавляясь от густого, мутного тумана. И почти сразу же появилась неприятная, пульсирующая боль в стянутых веревкой запястьях.
- Нехорошо получилось, Джейк, - взглянув на девочку, осуждающе заметила Прима.
Варг недовольно хмыкнул и нехотя развязал замысловатый узел, освобождая руки Кэрен.
- Можешь идти, - проследив за его действиями холодным, ничего не выражающим взглядом, снова негромко произнесла Роуз.

- Я смотрю, вы очень гостеприимны, - потирая затекшие запястья и исподлобья глядя на застывшую в кресле девушку, недовольно процедила Кэрен, когда дверь за варгом бесшумно закрылась.
Прима не шелохнулась, словно не услышав направленных к ней слов, только чуть дрогнули тонкие изогнутые стрелки ресниц.
- Тьма обделила варгов многими качествами. Что уж тут говорить о чувстве такта, - не открывая глаз и не обращая на девочку ровно никакого внимания, спокойным тоном произнесла она, смерив долгим задумчивым взглядом.
Кэрен молча топталась на месте. Девочку уже начинал раздражать весь этот спектакль - раз ее позвали, или, лучше сказать, привели, для разговора, то смысл чего-то выжидать.
- Садись, - будто уловив перемены в настроени, вдруг негромко произнесла Прима. - Я действительно хотела кое о чем с тобой поговорить. А точнее показать.
Кэрен смерила ее подозрительным взглядом, словно каждую секунду ждала от бывшей Хранительницы какого-то подвоха, и осторожно опустилась в широкое кресло с высокой спинкой, обитое мягким, приятным на ощупь темно-красным бархатом.
- И тебя тоже, смотрю, обделили? - чувствуя, что молчание снова начинает затягиваться, спросила она.
- В каком смысле? - девушка не шелохнулась, только по тому, как напряглись вдруг черты лица, было видно, что она слышит - и слушает - Кэрен.
- Про качества и... чувство такта.
В голосе девочки сквозила нескрываемая неприязнь, хотя внутри все сжималось и дрожало от подкатившей волны страха.
- И да, и нет.
Прима вздрогнула и, резко выпрямившись, наклонилась к девочке, заглядывая той в самые глаза и словно стараясь угадать, о чем она на самом деле думает.
Кэрен вздрогнула и хотела отпрянуть назад, но мягкая обивка кресла, словно затягивающая в себя, не давала даже пошевельнуться.
- Не думай, что я всегда была такой- я ведь тоже когда-то была вместе с Хранителями, - предупреждающе тихо произнесла Прима, сверкая серо-зелеными глазами, отражающих языки пламени в камине. - Не думай...

Кэрен подавленно кивнула, испуганно глядя в глубокие, будто две черные дыры, зрачки девушки.
С правильным овальным лицом в обрамлении блестящего крыла черных волос, с нежными, мягкими чертами и светлой кожей цвета слоновой кости, она казалась похожей на старинную коллекционную фарфоровую куклу - хрупкую, изящную и беззащитную, как чистый, свежий цветок. А взгляд - сверкающий, холодный и чуть равнодушный, словно вовсе не живой, - только усиливал это впечатление.
Прима казалась слишком необычной, слишком красивой, чтобы быть реальностью. Но, говорят, все истинные демоны прекрасны.
- Ты во что-нибудь веришь? - тихо и, казалось, осторожно спросила она, снова откидываясь на спинку кресла. - Я не про какую-нибудь мелочь спрашиваю, поэтому хорошенько подумай, прежде чем дать ответ.

Кэрен вздрогнула - перед глазами на миг мелькнула, словно озаряясь ярким сиянием, картинка - обрывок ее сегодняшнего сна. Солнечная, залитая ярким теплым светом, ясная пустота, цветные блики "зайчиков" на ее лице, пьянящий сладкий запах цветов и Люк, загорелый и веселый. Он что-то говорил ей, но она не могла вспомнить, что, потому что мысли снова вернулись в холодную тесную комнату, пахнущую сыростью и плесенью.
Девочка решительно кивнула, хотя все еще плохо понимала, на что намекает Прима.
- Я тоже когда-то верила, - словно частица сожаления мелькнула на мгновение в голосе девушки, отуманив взгляд печальным состраданием. -Всей душой, по-настоящему. Верила, что у нас все получится, что мы сможем вернуть все, как было раньше, изменить. Готова была доказывать это до хрипоты, биться за это... А потом... - она вдруг замолчала, словно подавленная своими собственными словами.
- У тебя когда-нибудь бывало такое, что все, во что ты верила в одно мгновение рушится, что вся твоя надежда и уверенность исчезает, катится в пропасть, а ты стоишь посреди дымящихся обломков, посреди этого невероятного, страшного хаоса и не знаешь, что делать, как жить дальше?.. - голос Примы прозвучал надтреснуто непривычно глухо и... искренне.  Так, что Кэрен на секунду показалось, что та действительно говорит ей сейчас о чем-то крайне важном и болезненном для нее. И снова кивнула, вспоминая льдисто-холодный жестокий взгляд когда-то лучистых, сияющих радостью сапфировых глаз.
- Но... как можно предать то, во что ты веришь? - плохо сформулированные мысли сами собой рвались наружу, и Кэрен больше не могла их сдерживать. - Если это все по-настоящему, если это все искренне, если это - правда?..
- Вот в том-то и дело, - снова печально произнесла Прима. - Вера слепа. Мы можем многое не замечать, закрывать глаза на маленькие и, казалось бы, незначительные недостатки, не видеть лжи... А потом...
Кэрен молча следила за девушкой, подавленная ее словами, казалось, такими искренними и правдивыми. На какое-то мгновение она даже забыла, что именно из-за нее - из-за Примы - с ней случились все ее неприятности, именно из-за нее она неизвестно сколько времени провела в холодном сыром подземелье, окутанным леденящей душу немой темнотой.

- Ты это ведь... о себе рассказывала?.. - метавшиеся в мыслях слова вырвались сами собой, нарушая повисшее в комнате молчание осторожным вопросом.
- О себе... - задумчиво согласилась девушка. - ...и о Хранителях, которые разрушили всю мою веру в справедливость.
- Так вот оно что!.. - от возмущения Кэрен резко вскочила, чуть не опрокинув на пол кресло. - Решила наговорить мне всякой ерунды, нарассказывать сказок, - подкатившая к горлу обида и злость кипели в ней, так и норовя выплеснуться наружу яростной тирадой. - ...чтобы перетащить на свою сторону!..
- Из-за чего ты так не любишь нашу сторону? - это был скорее не столько вопрос, сколько просьба, словно слова Кэрен могли послужить ответ и на какие-то ее собственные, известные только Приме, вопросы. - Из-за чужой уверенности в этом, из-за чужих слов?

Девушка смотрела на Кэрен снизу вверх, даже не пытаясь ничего сделать, не пытаясь ее удержать. Лишь в глазах, прежде пустых от привычного ей холодного равнодушия, теперь сквозило понимание... и какая-то затаенная печаль. И это было не похоже на ту Приму, которую девочка видела при первой встрече в лесу, на ту, которая уверенным, не терпящим возражений тоном рассказывала о своих планах, ту, которая с такой холодной жесткостью смотрела на нее в "Разломе". Она не настаивала ни на чем, не пыталась заставить поверить в свои слова - она давала право выбора. Вот только, пожалуй, именно это было сейчас для Кэрен самым страшным - ей нужно было выбирать.

- Я могу показать то, что знаю сама. Про Восстание. Про его причины. Поверь, то, что я говорю, - правда. Я слишком сильно верила в свое предназначение Хранительницы Долины, чтобы меня можно было легко сбить с толка... - Прима подняла глаза и вопросительно взглянула на Кэрен. - Просто... дай мне руку... И увидишь все сама...
Девочка подозрительно посмотрела на нее и, подумав, нерешительно коснулась ее узкой ладони с тонкими пальцами и чернеющими возле запястья угольными завитками Знака надежды...

* * *
- Вы не можете так с нами поступить! Мы честно выполняем свою часть Договора. Так и вы, будьте добры, следуйте своей!..
Громкий раздраженный голос метался по залитому солнечным светом белоснежному залу, взвиваясь под самый потолок и нарушая звенящую тишину откликами потревоженного эхо.
- Мы не просим чего-то сверхъестественного, поэтому причины вашего отказа мне неясны и непонятны, - снова настойчиво повторил одетый во все черное мужчина лет тридцати, обращаясь к Верховным Хранителям, спокойно взиравших на него со своих искрящихся золотых тронов, расположившихся на небольшом возвышении в десятки шагов от него.
Иссиня-черные волосы, коротко остриженные и послушно уложенные на голове, бледная, почти белая кожа, почти не видевшая солнечного света, и резкие, словно вырезанные из камня, точеные черты лица выдавали в нем варга, собственно, кем он и являлся.

- При всем уважении к той поддержке, которую оказываете нам вы и ваш народ, - подала голос средних лет женщина с длинными огненно-красными волосами, спадающими на изящные, тонкие плечи ровными волнами, и ярко-зелеными, словно молодая трава, глазами. - Мы не можем быть до конца уверенными в варгах, как в противоположности тому, что породило нас самих. Я ведь права, не так ли? - обратилась она к своему соседу - мужчине лет сорока в дорогом темно-коричневом костюме с золотой вышивкой и блестящими в ярких солнечных лучах золотыми пуговицами.
- Полностью, Агнесс, - улыбнувшись той самой улыбкой, какой улыбаются только самым близким людям, тихо прошептал он, коснувшись ее руки. - Поэтому,  - уже громче произнес он, обращаясь к стоящему перед ними варгу. - Совет Хранителей вынужден отказать вам в вашей просьбе.
- Но... Это же... - с лица Рохена на мгновение сошла вся краска, делая его еще более бледным и будто бы неживым. - Вы не можете так поступить... Не можете оставить мой народ одних. Это... это противоречит договору, - встревоженным, дрожащим от волнения голосом говорил он, переводя взгляд с одного Хранителя на другого и словно ища в их холодных, безразличных взглядах понимание и сочувствие.
- Договор был заключен еще нашими предками, и не нам его менять, - спокойным голосом ответил бородатый старец в просторных белых одеждах, касаясь иссушенными морщинистыми пальцами красного кристалла на своем посохе. - А вам, юноша, рекомендую перечитать вашу копию Соглашения. Там, поверьте мне, нет ни слова насчет того, о чем вы нам сейчас говорили. В противном случае, если вы все еще будете настаивать на разделении власти над Кристаллами Жизни, Совет будет вынужден отвергнуть любые формы сотрудничества с вашим народом. За нарушение установленного Договором порядка.
- Но... мы всего лишь просили о помощи. Предлагали объединить силы, а теперь...
- Тьма не может сотрудничать со Светом, - повысил голос Хранитель. - Это древний закон равновесия, над которым не мы властвуем. Не мы и, тем более не варги.
Последнее слово старик произнес коротко и жестко, словно уже самое сочетание букв было ему неприятно.
- То есть вы отказываете нам?.. - в голосе Рохена не слышалось ничего, кроме разочарования и плохо скрываемой злости. - Отказываете в самом простом - в помощи?..
- Совет принял свое решение, и это не обсуждается. Если вы чем-то не довольны, выскажите это сейчас, в противном случае собрание окончено, и вы можете быть свободны. Итак, вам есть что сказать?..
Рохен сверлил Хранителей острым, колючим взглядом и произнес подчеркнуто спокойно:
- Нет, мне нечего больше сказать... Пока нечего...

* * *

Видение потухло, превращаясь в сгусток цветного тумана, рассеявшегося по комнате сотней мерцающих частиц.
Они снова были на своих местах: расслабленно откинувшаяся на спинку кресла Прима, наблюдающая за всем из-под полусомкнутых ресниц, и Кэрен, застывшая в нерешительности перед ней.
- Надеюсь, теперь ты не будешь так яростно утверждать, что во всем виноваты варги? - холодно поинтересовалась Роуз, посмотрев на девочку как прежде ясным и жестким взглядом.
- Что ты мне показала? - голос Кэрен дрожал.
- Переговоры за день до Восстания. Так что?..
Девочка не ответила. В голове был хаос - переполошенные мысли метались из стороны в сторону, не давая как следует разобраться в них. Вся информация, все слова, доводы перемешались, плотно переплетаясь друг с другом, так что теперь невозможно было отличить одного от другого. И, главное, наконец понять, что из этого правильно?..
- Итак, надеюсь, ты определилась?..
Девочка поймала на себе острый выжидающий взгляд и почувствовала, как слова сами собой рвутся наружу, словно кто-то вытягивает их, заставляет поскорее произнести. Кэрен была не в силах этому противиться, поэтому почти выкрикнула свой ответ, боясь испугаться, передумать, отступить...
- Ну вот и отлично!.. - торжествующе произнесла Прима, довольно потирая ладони.

* * *
- Так ты сможешь помочь, или нет?
Лина обреченно вздохнула и закатила глаза.
- Люк, ты, конечно, извини, если что, но, по-моему, ты реально чокнутый! Вот скажи мне: что с ней могло случиться?..
- Ну... если, честно, я и сам не могу понять - она какая-то странная последнее время. Это на нее не похоже...
Голограмма, зависшая над круглыми, чуть поблескивавшими при свете, "часами", едва заметно дрогнула и помутнела, покрываясь мелкой рябью, но уже через секунду снова сложилась в четкое изображение - обеспокоенное лицо Люка на фоне темного, щерившегося остатками стекла окна их с Китнисс комнаты. Не самое приятное воспоминание.
- Она по жизни странная, если ты не заметил! - раздраженно бросила Лина, откидываясь на резную спинку кровати и игнорируя встревоженный, обеспокоенный тон парня.
- С ней действительно что-то не так, - терпеливо повторил он, выговаривая каждое слово, словно в них содержался какой-то особенный,  значительный для него смысл.
Хранительница раздраженно фыркнула: как жаль, что брошенная в призрачную голограмму книга не долетит до самого Люка. Они спорили уже двадцать минут, и за это время Лине порядком надоело объяснять младшему Ландеру, что все на самом деле в порядке. Но, как она ни старалась, он продолжал стоять на своем.
- Попробуй взглянуть на все ее глазами, - вздохнув, выдвинула последний, оставшийся в запасе, аргумент Лина. - Любой давно бы уже сошел с ума от такого наплыва информации и событий. Она волнуется и боится, а это вполне нормально.
- Все было по-другому, когда мы виделись в последний раз, еще у Главного Портала. ОНА была другой. А сейчас... Лин, я боюсь...
Хранительница снова недовольно фыркнула, стараясь скрыть подкатившее к горлу раздражение: если бы и за нее кто-нибудь так беспокоился и боялся... Если бы...
- А я ведь только-только сбежала от вас, чтобы побыть одна. Даже с Собрания смылась, - усмехнувшись, беззлобно добавила девушка. - Но чувствую, ты от меня так просто не отстанешь.
Дрожащее изображение сделало короткий уверенный кивок.
- Ладно, уговорил. Я послежу за ней, так и быть.
- Спасибо, Лин, - на лице парня расцвела благодарная улыбка. Натянутая, но явно искренняя. - Мне больше некого было попросить, - виновато добавил он, - а ты...Ты мне очень помогла.
- Еще нет, но постараюсь, - Лина попыталась ответить на улыбку, хотя настроение совершенно к этому не располагало. - Пока!
Девушка нажала на кнопку отбоя, и переливающаяся картинка, вздрогнув на мгновение, погасла.

Недовольно взглянув на "часы", словно именно они были виноваты во всех свалившихся на нее неприятностях, Лина откинулась на мягкую подушку, заложив руки за голову и уперев взгляд в выбеленный потолок с тонкой паутинкой потрескавшейся штукатурки.
Ее спальня мало чем отличалась от полусотни других, точно таких же комнат Наблюдательного Пункта. Довольно маленькое помещение с минимальным набором мебели: застеленная темно-зеленым покрывалом кровать, высокий платяной шкаф, письменный стол да пара стульев с высокой резной спинкой, Обычная, ничем не примечательная на вид комната, но только здесь Лина чувствовала себя по-настоящему защищенной, только здесь могла спрятаться ото всех, окунувшись в мир своих воспоминаний - теплых и приятных, наполненных радостным солнечным светом и ласковыми голосами родителей.
Но сегодня что-то было не так: мысли, казалось бы только-только приведенные в порядок, распределенные по полочкам, снова смешались, спутались, образуя странный перепутанный комок из догадок, обид и эмоций. Они преследовали ее даже здесь, в ее теплом и уютном уголке. А полупрозрачная синева, льющаяся в комнату сквозь стекла широкого полукруглого окна, теперь раздражала и пугала, превращаясь в туманную непросветную мглу, поглощающую собой даже яркий свет настенных светильников-роз.
На душе было неспокойно и неуютно, и это не давало ей сосредоточиться, прийти в себя, осознать все произошедшее. В мыслях и в душе царил полный хаос, но больше всего пугала неизвестность - Лина не понимала, что следует делать дальше, но просто так сидеть на одном месте тоже не могла. Нужно было подумать - в спокойствии и тишине, - а тут еще этот Люк со своими глупыми просьбами.
"И с чего он вообще решил, что с Новиковой что-то не так?" - девушка и сама не заметила, как произнесла донимавший ее вопрос вслух.
С девчонкой все было в полном порядке - она это знала, и теперь злилась на беспочвенные и неоправданные опасения Люка, злилась, что он волнуется прежде всего не за сестру, не за судьбу всей Долины, а за эту неугомонную противную девчонку - "глупую землячку", как сказала Прима. В этом Лина была с ней согласна.
"Все беды от этой Кэрен", - сквозь зубы процедила девушка, все еще находясь где-то на своей внутренней волне. Неровной, перепрыгивающей с мысли на мысли, но все-таки еще ее.
"Все-таки он прав - надо найти ее и не спускать с нее глаз, пока еще чего-нибудь не вытворила!.."

Лина вздрогнула - словно в ответ на ее мысли, где-то в коридоре, совсем близко от двери ее комнаты, громко скрипнул пол, и, вслед за этим, послышались торопливые шаги. Девушка вся напряглась, прислушиваясь к каждому шороху. Сомнений не было - кто-то шел по коридору: скрип рассохшихся деревянных полов выдавал каждое его движение. Вот только кто это мог быть?.. Все Хранители, включая Даниэля, Грегори и новоприбывшей Мэреш Винсант, были внизу, на собрании. Значит ли это, что в Наблюдательный Пункт пробрался кто-то посторонний?.. Если так, то он явно знает, что опасаться ему некого - даже не старается быть тише.
Почувствовав, что звук шагов стал затихать, Лина осторожно, стараясь ступать неслышно и мягко, подкралась к двери и, приоткрыв ее, выглянула из комнаты.
В узком коридоре, освещаемым лишь тусклым светом нескольких настенных светильников, было темно и непривычно холодно. Словно тут только что прошелся, оставляя за собой морозную дымку, порыв ледяного ветра.
Лина обвела коридор пристальным взглядом, прощупывая и просматривая каждый квадратный сантиметр, и словно издалека ощутила легкое покалывание в пальцах. Вспыхнула на мгновение голубовато-красная искра, разгораясь все больше и больше, оплывая дрожащими языками пламени, и в руке Хранительницы загорелся яркий огненный шар, отбрасывающий на ее лицо и стены вокруг пляшущие желто-оранжевые отсветы.
Стараясь двигаться бесшумно, Лина сделала несколько осторожных шагов в сторону, куда удалился услышанный ею гость; прижавшись к стене, осторожно выглянула из-за поворота. В конце полутемного коридора, ведущего к лестнице, мелькнул на миг чей-то тонкий, гибкий силуэт и тут же исчез, скрывшись на лестничной площадке.

Лина почувствовала, как по позвоночнику пробегает мелкая холодная дрожь. Стараясь не шуметь, девушка осторожно пересекла коридор и незаметно нырнула в чернеющую арку.
Массивная железная лестница, старая и скрипучая, с витыми перилами, украшенными бутонами роз, ввинчивалась в темноту подобно гигантской стальной спирали, и там, наверху, сиротливо прижимаясь к стенам, заканчивалась крошечной площадкой перед входом в Главную Башню.
Высокие тяжелые двери из светлого дерева с резным узором по бокам обычно были плотно закрыты, но сейчас они были распахнуты настежь, что сильно настораживало - Библиотеку никогда не оставляли открытой на ночь.

Прижимаясь спиной к холодной, шершавой стене, Хранительница осторожно подкралась ближе и, прильнув к прохладному отполированному дереву двери, заглянула внутрь.
Библиотека. Гигантский широкий зал, смыкающиеся под полукруглым потолком высокие стены, коллекция картин над каминной полкой у противоположной стены. И книги. Множество редких старинных книг, пожелтевших свитков на застекленных полках, гигантских талмудов, тяжелых и пыльных, с истертыми страницами и погрубевшими от времени жесткими кожаными обложками.

Сколько счастливых часов, свободных от тренировок и дежурств у границы, она провела здесь, устроившись в мягком кресле возле камина с каким-нибудь тяжелым старинным фолиантом на коленях и глубоко погрузившись в мир чтения. Книги были ее лучшими друзьями - самыми настоящими, реальными и живыми. Они умели рассказывать, ненавязчиво и неназойливо открывая перед глазами новые миры, умели так искусно и ловко подобрать ключик к душе читателя. Их истории всегда находили отклик в душе, она уплывала в них с головой, забыв обо всех и обо всем: о проблемах, о нерешенных задачах, вечных опасений учителей по поводу надежности Круга. Порой, зачитавшись, она проводила в Библиотеке многие часы и, наконец,  вынырнув из мира грез, еще долго не могла прийти в себя, осознать, что только что прочитанное ею - лишь сказка, чей-то странный вымысел, придуманная история.
Девушка не могла и не хотела в это верить - книги были живыми существами, душами писателей, так трепетно и с любовью описывавших каждую мимолетную деталь, а их герои - живыми людьми, на самом деле когда-то существующими...

Книги умели рассказывать и слушать в ответ. Читая их, Лина словно разговаривала с ними, спрашивала совета, что делать, как поступить, и ни разу не случалось такого, что совет был не найден или оказался пустым и ненужным. Именно поэтому, она и любила чтение, любила Библиотеку, полную старинных мудрецов и замечательных рассказчиков, обитающих на полках запыленных высоких шкафов.

Но сейчас, плотно укрытый ночным покрывалом, зал выглядел мрачным и неживым. Будто затаившийся в засаде, он недвижимо ждал, молча и угрюмо взирая на девушку пустыми глазницами высоких стрельчатых окон.
Лина невольно вздрогнула, оглядывая пустой, темный зал. Ей никогда еще не приходилось быть здесь ночью, и сейчас погрузившаяся в сон Библиотека казалась девушке недружелюбной и злой, словно разбуженный голодный зверь.

Внезапно в дальнем углу, в тени прижавшегося к стене застекленного книжного шкафа, послышался неясный шорох, что-то мелькнуло на миг в неясной туманной мгле, и в полоске густой, подсвеченной серебристым сиянием синевы, льющейся из окна, появилась... Кэрен.
Девочка выглядела странно - тонкая хрупкая фигурка словно ссохлась, сгорбилась, делаясь непохожей на себя. Не заметив Лину, она воровато огляделась по сторонам, словно проверяя, не увидел ли ее кто, и, ступая тяжело и грузно, двинулась по направлению к дверям, прижимая к груди что-то большое, прямоугольное и явно тяжелое для нее. Толстую книгу в светлом переплете.
Лина почувствовала, как внезапно бешено заколотилось сердце, как кровь застучала в висках, разнося по телу ритмичное и слишком громкое для этой неживой, немой тишины - тук, тук, тук... И ощутила вдруг, как со звоном разбивается в дребезги вся ее уверенность.
Чувствуя, что начинает задыхаться от вскипевшей внутри ярости и досады, она резким движением оттолкнулась руками от стены и одним коротким прыжком оказалась внутри Библиотеки, загораживая собой проход.
- Не с места, Новикова! - зло прошипела Хранительница, разом теряя свое обычное холодное спокойствие. - Стой на месте!..
Кэрен вздрогнула, но скорее от неожиданности, чем от испуга, и, остановившись, подняла голову и взглянула на девушку, словно ее появление было чем-то обычным, запланированным заранее.
Серебристо-синее ночное сияние, льющееся в зал сквозь витражные стекла двух высоких стрельчатых окон, светило ей в спину, делая фигуру девочки темной и мрачной, словно сотканной из черных нитей самой Тьмы.
- Лина Пэтлоу... - тихо произнесла Кэрен. Голос ее звучал глухо и низко и был похожим скорее на приглушенное свистящее шипение. - Зачем ты пришла сюда?
В темноте вспыхнули на миг два сверкающих желто-зеленых огонька-глаза с тонкими прорезями зрачков и в упор уставились на Хранительницу сквозь спутанные длинные волосы, спадающими на лицо. Наклонив голову и напрягая полусогнутые ноги, как зверь, готовящийся к могучему прыжку, существо сделало несколько шагов вперед, огибая Лину по дуге и неотрывно глядя ей в глаза.
- Не с места, Новикова!.. - пытаясь придать дрожащему от волнения голосу твердость, выкрикнула Хранительница, отступая на шаг назад, ближе к двери и стараясь не поворачиваться к девочке спиной. - Не с места, а то... - огненный шар в руке Лины вспыхнул ярким пламенем, отражающимся в ее карих глазах сверкающими дикими искрами.
Существо остановилось на миг, глядя на нее неподвижными, остекленевшими глазами, горящими в темноте подобно двум фонарям, и вдруг начало стремительно меняться... Сгорбилось, ссутулилось, выгибаясь дугой, и упало на пол, извиваясь и пронзительно шипя. Лицо заострилось, вытянулось, приобретая типично звериные черты плоской, будто крокодильей, морды. Длинное и узкое, как у ящерицы, тело покрылось зеленовато-черной блестящей чешуей, бывшие когда-то руками толстые короткие лапы задрожали, судорожно скребя когтями пол. С надрывным скрежетом разрывая ткань бывшей на девочке одежды, на спине существа прорезались узкие сложенные крылья с острыми подобиями когтя на сгибе. Длинные чешуйчатый хвост с глухим стуком ударился об пол.
- Кэрен... - глухо произнесла Хранительница и схватилась за дверную ручку, чувствуя, как подкашиваются и немеют ноги. Она все еще не могла поверить в реальность всего происходящего и, словно зачарованная, неотрывно смотрела в желтые немигающие глаза гигантской плоской ящерицы, затаившейся на полу почти возле самых ее ног.
Ящерица шевельнулась, шаркнув лапами о полированный паркет, и издала какой-то странный, булькающий звук, в котором Лина с ужасом различила слова:
- Это... больше... не Кэрен... - шелестящим шепотом прошипела тварь, облизывая раздвоенным языком кончик чешуйчатой морды. Она шумно дышала, раздувая широкие черные ноздри, и весь ее вид - от острого носа, до увенчанного шипами изогнувшегося хвоста - внушал Хранительнице ужас. - А теперь... прочь... с дороги!..
Мощный толстый хвост изогнулся, поднимаясь над головой чудовища, и, со свистом рассекая воздух, обрушился на Лину, сбивая с ног.

Падая, Хранительница не успела сгруппироваться, и поэтому приземление получилось особенно жестким. Острая боль вступила в спину и левое плечо, несколько мгновений не давая даже пошевельнуться, и, наверное, только инстинкт самосохранения заставил девушку в самый последний момент перекатиться на другой бок, уворачиваясь от острых когтей ящера, просвистевших возле самого уха.
Все еще продолжая лежать на полу, Лина послала в шипящую тварь сияющий огненный шар - не целясь, не глядя, наугад, - но, судя по разорвавшему немую тишину грозному рыку, полному ярости и боли, девушка поняла, что все-таки попала. Приподнимаясь на локтях и отползая к стене, подальше от гигантского ящера, Лина успела заметить опаленное огнем чешуйчатый бок существа.
- Зря... - хрипя от боли и негодования прошипело оно, сверкая в темноте изумрудно-янтарными искрами глаз. - Qui... gladio ferit..

Тварь снова зашипела, поднимаясь на лапы и делая шаг в сторону замершей от ужаса Лины. Над спиной ящера с тихим, едва уловимым шелестом поднялись, расправляясь, два красных перепончатых крыла с острыми когтями на сгибе.
- Поднимающий меч... - Существо наклонило голову почти к самому полу, наблюдая за Хранительницей исподлобья, и вдруг резкой взмахнула распахнутыми крыльями и, поднимая в воздух облака пыли, взмыло вверх. - ...от меча и погибнет...

Лина едва успела увернуться от кислотно-зеленого клубка огня, вырвавшегося из пасти чудовища и метнувшегося в ее сторону. Шар вспыхнул, с рассерженным  шипением опаляя паркетный пол в том месте, где всего пару мгновений назад сидела Хранительница, но не погас, не достигнув своей цели, а, наоборот, разгорелся еще сильнее, поднимаясь ввысь выжигающим огненным столпом.
Девушка попятилась, завороженно наблюдая за пляшущими языками огня, как наблюдает ночной мотылек за прорезавшим темноту светом мощного фонаря. Пламя так и тянулось к ней, норовя окутать Лину с головой, плясало вокруг нее, огибая по дуге, пытаясь заключить в свой смертоносный круг.
- Тот самый момент... - сложив крылья, ящерица спикировала на ближайший к Лине книжный стеллаж и, цепляясь когтями за стоящие на полках книги, повисла вниз головой, неистово шипя, клацая острыми зубами и забрызгивая полки ядовитой желтой слюной. - ...когда охотник... становится жертвой...
Лина вздрогнула и попятилась, когда новый сноп огня обдал ее горячим воздухом, опалив пол возле ее ног.
Внутри, клокоча и перехватывая дыхание, начинала подниматься волна нестерпимого страха. Это был не обычный огонь, с которым она справлялась без особого труда и даже считала своим заступником и защитником, готовым прийти на помощь, стоит ей только позвать. В пламени, желтовато-зеленом, сверкающим яркими всполохами, было что-то противоестественное, отталкивающее и злое, не похожее по природе на ЕЕ огонь. Оно словно было живым существом, со своим разумом и манерой поведения, и это существо, это воплощение Тьмы, желало сейчас только одного - раздавить ее, сжечь дотла.
"Убить... растоптать... уничтожить... - слышалось сквозь беспрерывную стену пламени шелестящее шипение. - Порвать на кусочки... Съесть..."
Огонь придвигался все ближе, обдавая горячим теплом, обжигая легкие. Внезапно Лина поняла, что не может ему противостоять, не может с ним бороться - он взял ее в кольцо, подступая все ближе и ближе, отрезая все возможные пути отступления, загоняя в угол.
К горлу подкатил ужас - всепоглощающий, давящий, он готов был разорвать Хранительницу изнутри. И вдруг, когда волна его достигла предела, Лина почувствовала резкий рывок, ноги оторвались от пола, а саму ее отбросило куда-то за пределы смертоносного огненного круга. На миг все смешалось перед глазами: языки пламени, книжные стеллажи высотой почти до потолка, крылатый ящер, книги, пол, потолок - на короткое мгновение все смазалось, помутнело, как на неудачно сделанной фотографии. Девушка так и не поняла, что произошло, почему вдруг сквозь треск пламени до нее донесся оглушительный грохот, шум и разъяренный рев, полный боли и злобы. Лишь почувствовала, как что-то резко ударило в спину, и мир угас перед глазами.

 

 

(4) - "Qui gladio ferit..." (лат.) - часть латинской пословицы "Qui gladio ferit, gladio perit" ("Поднимающий меч от меча и погибнет")

Путешествие по Долине надежды. Глава 22
Словотворие
08.12.2015
10