Страна Мастеров – сайт о прикладном творчестве для детей и взрослых: поделки из различных материалов своими руками, мастер-классы, конкурсы.

Erby

Икона
Словотворие
09.07.2012
1 8

Облака  мне  белые  шептали

О  далеких  сказочных  краях,

За  собой  прохладным  бризом  звали,

Обещая  жизнь  в  моих  мечтах

 

Неизменно  им  я  отвечала,

Что  в  траве  укрывшийся  цветок

Я  бы  никогда  не  променяла

На прибрежный, солнечный  песок,

 

 

Что  березу  милую  до  боли

Не  решусь  покинуть  никогда,

И  пшеницу, зреющую  в  поле,

Не  заменит  горных  рек  вода.

 

Что  постель  средь  зарослей  бамбука

И  лагуна, где  встает  заря,

Не  роднее  сладостного  звука

Плачущего  утром  глухаря,

 

Что  мне  не  нужны  стальные  скалы,

Жившие  во  тьме  былых  веков,

Не  прельщают   жемчуг  и опалы

Так, как  вид  желтеющих  стогов.

 

Не  нужна  сверкающая  в  море

Золотого  цвета  полоса

И  не  нужно  счастье  мне  за  горе.
Я  люблю, когда  блестит  роса.

 

Если  же  когда-нибудь  придется

Мне  в  далеких  странах  побывать.

Не  сильней  ли  сердце  вдруг  забьется?

И  душа  не  будет  ли  страдать?

 

Из  последних  сил  за  облаками

Я  на крыльях  ветра  полечу.

Так  хочу  опять  прижаться  к  маме,

Так  домой  на  родину  хочу.

Ностальгия
Стихи
09.07.2012
2 8
Я проснусь...
Стихи
08.07.2012
1

Сила музыки

Было теплое воскресное утро 1991 года. Все соседи спали, вокруг была тишина, только  слышалось, как едва шелестели листвой деревья. Я как всегда работал в гараже, пока жена готовила завтрак. Мне нравился запах машины, старых вещей и древесных стружек. В последние время я увлекся резьбой по дереву и каждое воскресенье первую половину дня проводил в гараже. На столике потрескивало радио. Оно создавало расслабляющий фоновый шум, так необходимый, когда занимаешься чем-то для своего собственного удовольствия. Мои руки ловко орудовали стамеской, в зубах была зажата сигарета, пепел с которой грозился упасть прямо на панно. Я затушил сигарету о пепельницу и решил немного размяться. Между тем по радио объявили песню Брайана Адамса «Everything I do». Я слышал ее несколько дней назад, и тогда мое сердце наполнилось смешанным чувством нежности и радости. Мне непременно хотелось, чтобы Нэнси тоже ее услышала. Я громко позвал ее.

Нэнси выбежала на крыльцо, вытирая руки о фартучек. На лице ее застыло удивленное выражение: брови приподняты, губы слегка приоткрыты. Она выглядела такой растерянной:

- Что случилось, Том? Ты поранился?

- Нет, Нэнси, иди скорей ко мне, я хочу, чтобы ты послушала одну песню.

Она недовольно фыркнула, но все же спустилась по лестнице и вошла в гараж. Мы присели на стулья и стали слушать.

Поверите ли вы, что в течение пяти минут перед вашим мысленным взором может пройти вся жизнь? Слова песни отзывались в моем сердце томной болью, я и сам тогда не мог понять почему...

Вот  моя Нэнси, моя любимая дорогая Нэнси. Ее семья только переехала в дом по соседству, и она выбралась из маленького грузовичка, крепко держа в руках длинноухого зайца. Рыжие волосы,сплетенные в две тугие косички, большие глаза с медовыми искрами, веснушки, беззубый рот и худенькие ручки. Белое платьице до колен. Ей было всего пять. Она постояла несколько минут, осматривая дома вокруг, затем нерешительным шагом направилась к своему отцу и осторожно сжала его большой палец своими маленькими пальчиками. Вот она в школе. С рюкзаком за спиной идет по корридору. Волосы ее распущены и волнами лежат на хрупких плечиках. Она улыбается, и, мне кажется, что солнечные лучи наполняют все вокруг, проникают сквозь стены, согревают, разлетаются мирриадами пылинок. Обедает в школьной столовой. Она сидит с задумчивым выражением лица и  неторопливо накручивает на вилку спагетти. В уголке рта застыла капелька масла. Перед ней учебник по английскому, и глаза ее напряженно просматривают страницу за страницей. Тогда еще я не решался подойти к ней, даже заговорить, но сколько раз я наслаждался нотами ее смеха, когда она разговаривала со своими подругами.

Помню тот день, когда мы по-настоящему познакомились. Она сидела на крыльце своего дома и пускала мыльные пузыри. Их подхватывал легкий ветерок и поднимал высоко над землей. Пузыри блестели, переливались всеми цветами радуги, кокетничали друг с другом, лопались. Нэнси пыталась надуть большой мыльный пузырь, но он внезапно лопнул, обрызгав ей лицо. Я в это время проходил мимо. Наши взгляды встетились, она улыбнулась, я улыбнулся в ответ. Потом были записки во время уроков, насмешливые реплики одноклассников, только нам одним понятные знаки, серкеты от родителей и всего мира, запах счастливого детства. Мы были друзьями, лучшими друзьями, а потому я знал о ней то, чего подчас не могла знать ее мать. Я скучал, когда ее отправляли на летние каникулы к бабушке, но она писала мне длинные письма своим витиеватым изящным подчерком, а я отмечал дни в календаре оставшиеся до ее приезда. Мы часто садились на автобус и уезжали в другую часть города, чтобы погулять в тени деревьев старого парка, покататься на каруселях и поесть мороженого. В одну из таких прогулок я купил ей клубничное мороженое, ее любимое, мы присели на скамейку. Мне нравилось наблюдать за тем, как она ест. В такие минуты казалось, что мороженое является центром ее вселенной, на него направлены все ее мысли и желания. Но вдруг мороженное выпало у нее из рук . До сих пор этот момент крутится передо мной, как в замедленной съемке. Розовые сладкие брызги, хруст рожка, пятно на ее платье, муха, присевшая на доставшееся ей лакомство. Нэнси изменилась в лице, побледнела и застыла словно восковая маска. Я тут же собрался купить ей еще одно мороженое, но она удержала меня за руку. Я сел обратно на свое место и проследил за ее взглядом. Недалеко от нас на скамейке сидел ее отец и целовался с другой женщиной. Потом был долгий нескончаемый развод, слезы, осколки прошлого, впивающиеся в ее ранимую душу. Нэнси очень тяжело пережила расставание родителей.

Однажды вечером она пришла ко мне и сказала:

- Он просто собрал вещи и ушел, не сказав ни слова, будто мы в его жизни никогда не существовали. Он даже не поцеловал меня на прощание, - последние буквы растаяли в соленом привкусе слез. Она прижалась ко мне, и просила обещать, что я никогда ее не оставлю одну. А я тогда в первый раз почувствовал себя мужчиной, сильным, способным защитить, уберечь от боли, страданий. Все бывает в жизни в первый раз. Я крепко обнял ее и поцеловал, у ее губ был вкус сливочного мороженого и горечи, оставшейся от перенесенных душевных мук.

Мы существовали вдвоем, в каждой прочитанной книге я видел ее, с каждой картины она мне улыбалась. Для нас началась новая пора взаимоотношений, когда у нас появились секреты друг от друга, когда взгляды приобрели новые оттенки чувств. Я брал без разрешения отцовский кадилак и возил ее за город. Мне казалось неправдоподобным, что мы так быстро повзрослели. Поцелуи украдкой, нежное прикосновение руки, серебряная сережка в ухе, шепот, чуть приоткрытые манящие губы, легкое летнее платье, ножка, стертая новыми сандалиями, радуга любви в розах, гиацинтах, анемонах.

Затем редкие встречи, когда мы учились в колледжах в разных городах. Нэнси хотелось стать учительницей, а мне всегда давались точные науки, поэтому я выбрал технический колледж. Шепот в телефонную трубку по ночам, многоцветие новой жизни, которой, однако, не существовало без нее, алкоголь в крови и ночные грезы. Родители не разрешали нам поженится, пока мы не получим образование. Я ждал, лелеял надежду, что придет день, когда она будет все время рядом, когда я смогу постоянно находить следы ее присутствия в моей жизни - в ванной, на прикроватной тумбочке, на кухне, в прихожей. И он настал, веселый, счастливый день, когда мы соединили наши сердца словом закона. На свадьбе были только близкие родственники и друзья. Мать Нэнси вышла повторно замуж и переехала жить к мужу, так что некоторое время мы жили в ее доме, а потом переехали в другой город, где я получил хорошую должность. Нэнси устроилась работать в школу, и наша жизнь стала похожей на жизнь миллионов других американских семей. Через два года родился наш первенец – Дэвид. Нэнси была сумасшедшей матерью, она оставила работу и все свое время посвящала сыну. По вечерам мне нравилось слушать, как она напевает ему колыбельную. Я целовал его крохотные ножки и пальчики на ручках, терся носом о его нежный животик, ощущая запах женского молока и едва уловимый аромат материнской любви. Еще через три года родилась Джесика. Моя жизнь проходила  по схеме дом-работа, и я ждал тех сладостных минут, когда наступит конец рабочего дня, и я смогу поехать домой, прижаться  щекой к моей жене, обнять ее и насладиться семейным уютом. Нэнси же вела домашнее хозяйство, растила детей, но никогда я не слышал от нее жалоб или недовольства. Она было по-своему счастлива на нашем острове благополучия и взаимной любви.

Однажды на Рождество, когда дети еще спали, мы вышли во двор. С неба падал хлопьями снег, устилая подъездную дорогу, скамейки, голые ветви деревьев, гирлянды, развешанные по периметру всего дома. Мы стояли, обнявшись, забыв про время , мир вокруг. Белый полог и мы, с первыми морщинками у глаз, с усталостью прошлых лет, но вместе.

Годы быстро летят, дети выросли, у них теперь своя жизнь, а мы с Нэнси все также вместе.

«You know, it’s true. Everything I do, I do it for you» - доносились последние слова песни, а мы сидели, прижавшись друг к другу седыми головами. Когда песня закончилась, Нэнси внимательно посмотрела на меня, она знала, что я жил и живу исключительно для нее.

- Это был самый романтический момент в моей жизни, - прошептала она. Это, наверное, и есть высшее счастье – в старости понимать, что ты все сделал правильно, что ты прожил жизнь  и доволен ею, что глаза, смотрящие на тебя, полны любви.

Через две недели после этого события, Нэнси умерла от сердечного приступа. Я не буду говорить, как я пережил ее смерть, что чувствовал. Слов не достаточно, чтобы выразить горе, но одна мысль приносит мне успокоение, что посредством песни я сумел выразить ей то, что долгие годы наполняло мое сердце и душу.

                                                                                                  16.06.2012

Сила музыки (рассказ)
Словотворие
16.06.2012
1 5
Совушка-сова
Игрушка
14.06.2012
3 7
Мои вышивки
Картина, панно, рисунок
14.06.2012
6
МК "Голубцы по-турецки"
Кулинария
14.06.2012
44 4
МК "Чечевичный суп - турецкая...
Кулинария
14.06.2012
30 3
Флейта (рассказ)
Словотворие
13.06.2012
2 8
Сирота (стихотворение)
Стихи
13.06.2012
1 4
Коза (стихотворение)
Стихи
13.06.2012
3
Звезды (стихотворение)
Стихи
13.06.2012
1
Юродивый (стихотворение)
Стихи
13.06.2012
3

***

Все  возвращается  к  основам  бытия,

И  жизнь, она  поверь, мой  друг, не  вечна,

Плывет  себе, как  старая  ладья,

Но  милость  рек, увы, не  бесконечна.

Она  цветет  как  ландыш  по  весне

И  быстро  в  красках солнца  отцветает,

Бежит  смолой  прозрачной  по  сосне

И  след  едва  заметный  оставляет.

Она  приходит   яростной  волной

В  бушующие  водные  просторы

И  в  поздний  час, как  лучик  золотой,

Неистово  цепляется  за  горы.

Она  парит, как  легкий  ветерок,

Над  лесом, над  зелеными  лугами.

Ложится  нежной  влагой  на  цветок

Прохладными  короткими  ночами.

С  дождем  она  уходит  вглубь  земли.

Сверкает  золотыми  куполами,

Туманом  расстилается  вдали,

И  на  заре  звенит  колоколами.

Она  уходит  так же, как  пришла,

Как  тень  под светом  солнца  исчезает.

И  снова,  будто  зимний  свет бела,

Звездой  на  небосклоне  засияет.

Земля моя

Земля моя русская, земля  моя  близкая.

Печальные  клены  стоят,

И  небо  от  гроз  посеревшее, низкое

В  просветах  лучи  серебрят.

 

Осыпались  листья  на  травы  увядшие,

Чернеет  старинный  погост,

Где  спят  сыновья  твои  верные, павшие,

Где  птицы  не  вьют  своих  гнезд.

 

А  ты, как  старушка  к иконам  припавшая,

Все  чуда  мгновенного  ждешь.

И  сердце  твое,  столько  бед  повидавшее,

Целует  седеющий  дождь.

***

Сияют облака в лучах заката,

Плененные небесной синевой,

Как будто молодые жеребята

До сумерек спешат на водопой.

 

И мягкая земля впитает влагу,

Что дымкой опустилась на поля,

Течет из ранки сок дубовый брагой,

И пух окутал шалью тополя.

 

По пыльной незаезженной дорожке

С лугов домой торопятся стада,

Березы распрямили к ночи ножки,

Забыв как сон и слезы, и года.

 

А на холме последний ловят лучик

Церковные кресты и купола,

А с юга словно враг, крадутся тучи,

И вторят пенью птиц колокола.

 

Чернеет одинокое полесье

На фоне розоватой полосы,

И вспыхивают звезды в поднебесье,

Как брызги серебрящейся росы.

Стихотворные зарисовки
Словотворие
13.06.2012
2
Отдых в горах в Турции
Фоторепортаж
13.06.2012
1

Глава 1

Это была обыкновенная рыбацкая деревня, как и множество других в Норвегии. Она имела самое обычное название, что-то неизменно связанное с местными поверьями, морскими чудовищами, глубоководными рыбинами, похожими на темные посудины, слишком тяжелые, чтобы подняться на поверхность и  неслыханными доселе историями, которыми так любят делиться между собой  рыбаки. Мужчины, как всегда, еще до того, как заря забрызгает своим розовым молоком рябую поверхность моря, покидали теплые насквозь пропахшие рыбьей чешуей дома, босиком шли по сырому песку, облизанному пенистым приливом, осматривали свои небольшие, но стойкие суденышки, готовили снасти и с первым лучом умытого соленой водой солнца выходили в море. Их хриплые от влаги голоса неверно выводили мотив унаследованной от прадедов песни, но именно эта трескучая хрипотца придавала старым, растянутым нотами словам совершенно новое звучание. Женщины, проводив мужей, изо дня в день вскидывали на спину тяжкий груз домашних хлопот и волокли его до тех пор, пока руки и ноги не превращались в безвольных  существ, а голова не вкушала дурман пресного, похожего на забытье сна. Босые дети в штанишках, блестящих от прилипших  кристалликов песка, и в пропитанных морской солью рубашках  играли на берегу, строя песчаные замки, соревнуясь в кидании голышей, ныряя в лазурную прохладу неуемных в резвости волн, и ожидали возвращения отцов и братьев. Только в бурю оставались рыбаки дома. Наслаждаясь редкими минутами отдыха, они сидели у огня, любуясь суетливыми движениями  жен, рассказывали  расположившимся рядом детям самые невероятные случаи и то и дело взлохмачивали свалявшиеся от соленого ветра  волосы  малышей, усаживали их на свои мускулистые колени и позволяли дергать себя за нос и бороду. Иногда они  собирались в старом перекошенном домишке, игравшем роль пивной, и  разговаривали  между  собой, согревая свои продрогшие тела горячительными напитками. Там же играли свадьбы, там же поминали отошедших в мир иной.

Привычную жизнь нарушали только редкие праздники, словно лучики, пробивающиеся сквозь пелену туч. Особо праздновалось Рождество Христово, когда все семьи собирались под прогнившими сводами деревянной церкви на торжественную службу. Пастор, поседевший раньше времени, которому только раз в году выпадало счастье показать свои ораторские способности, громко и выразительно, как хороший ученик, рассказывающий выученное стихотворение, приводил  своей пастве в подтверждение собственных слов строки из Библии. Подобно гурману, наслаждающемуся каждой крупицей экзотического блюда, смаковал он каждую минуту, каждую секунду своей речи. Взрослые терпеливо переминались с ноги на ногу, а  дети дергали матерей за юбки  с приевшимся вопросом «когда пойдем домой?». Постепенно церковь наполнялась запахами свежей рыбы, морских водорослей и мужского пота. Пастор же стоя на высокой кафедре, с трепетом и жаром обращался к своим прихожанам: «Бог праведен и карает неправедных, в этом и есть правда Божья! И он призывает  вас прийти к нему со смирением и верой и тогда, быть может, откроются вам врата во Царствие Небесное. Он милосерден, он не карает детей своих, но любит их, и да согреет любовь Его каждое сердце и научит любить ближних своих, ибо Бог во Христе прошел весь путь, необходимый для освобождения человечества. А благодать Христа дана любому христианину через проповедь слова Божия. Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят. Никто не может служить двум господам: ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить, или одному станет усердствовать, а о другом нерадеть. Не можете служить Богу и мамоне, посему не заботьтесь для души вашей, что вам есть и что пить, ни для тела вашего, во что одеться. Душа не больше ли пищи, а тело – одежды? Так завещал Христос. Заботьтесь о чистоте души своей, чтобы когда придет ваше время предстать перед Господом, не устыдились вы деяний и мыслей своих. Жизнь земная – юдоль скорби, но если сумеем мы, пройдя через все страдания, сохранить в сердце огонь, зажженный при рождении, сумеем быть кроткими и добрыми, то возвысимся мы в глазах Отца нашего. И будут последние первыми, и первые последними; ибо много званных, а мало избранных; ибо кто возвышает себя, тот унижен будет; а кто унижает себя, тот возвысится.» 1. А море рождественскими вечерами одиноко ревело, лишенное человеческого тепла,  рыбаки же сидели за столом со своими семьями, счастливые и веселые после праздничной службы.

 Летом справляли местный праздник Волны, посвященный  морю. Вечером все собирались на берегу, приносили старые, покрытые плесенью лодки, переворачивали их кверху днищем, а рядом разжигали костры, вокруг которых усаживались небольшими группами, жарили рыбу, варили уху и рассказывали  древние легенды и разные истории, непременно связанные с водой. Затем выбирали  победителя, группу, которая  вкусней всего приготовила рыбу. Лодка, принадлежащая этой группе, разрубалась на мелкие кусочки, которые рыбаки брали себе как символ  благосклонности моря  и хранили до следующего праздника. Поздней ночью начинались танцы, и только с рассветом женщины и дети расходились по домам, а мужчины отправлялись в море. Считалось, что улов должен быть очень богатым.

В деревне жил один рыбак, но он был настолько стар и так давно не выходил в море, что никто уже не помнил его настоящего имени, и все звали его не иначе, как старик. В тот день пришел черед еще одного праздника Волны. Все сидели вокруг костров. Закат умывал свое багровое лицо в темном с белесыми отблесками  море, обхватив его золотистыми руками. Шаловливый ветер вздымал вверх яркие искорки костров, разрезая ими сгущавшиеся сумерки, и дразнил разгорающиеся  блеклым безмолвным огнем звезды их теплым блеском. Солнце исчезло за размывчатым горизонтом, оставив на небе одинокие красно-желтые полосы. Вечно рыдающая желтая луна с чернеющими зеницами расстелила по морю серебристую дорожку. Море, его красота, то спокойная, то смертоносная, магнитом притягивает к себе людей, заманивает их в свои мокрые, ласковые сети. Никогда не устаешь любоваться им, его величие, окутанное как мантией  шепотом аквамариновых волн, заставляет трепетать сердце и чувствовать себя мельчайшей крупицей мироздания, хоть и крохотной, но все-таки его частицей.

Так вот старик сидел на песке у огня и грел свои сухие, морщинистые руки. Истощившаяся  за долгую жизнь кровь уже не могла наполнить теплом его тело, а потому он кутался в плотную рыбацкую куртку. В его выцветших голубых глазах отражались алые языки пламени. Изо рта, скрытого длинной седой бородой и пожелтевшими, пропахшими табаком усами, загадочным существом, пускающим клубы дыма, изогнулась трубка. Он терпеливо ждал, когда все усядутся вокруг костра, чтобы рассказать свою историю.

Наконец, все уселись. Мужчины покуривали трубки, пуская синеватые клубы дыма. Женщины посильнее укутались в теплые накидки, ибо к вечеру с моря дул прохладный соленый ветер. Старик поднял руку, призывая всех к молчанию, и, откашлявшись, начал свой рассказ.

Прошли те времена, когда наши прославленные предки покорили суровые северные территории, образовав новое государство, когда повелевали они морскими стихиями, когда даровал им свою милость предводитель небесного воинства Один2 и рыжебородый мудрый Тор3 поражал врагов своих молотом Мьелльниром4, выкованным альвами5. То было время великих походов, великих воинов. Но вскоре языческие боги были низвергнуты с небес Единым христианским Богом, а вместе с ними исчезла и былая слава Соседние государства возжелали землю нашу, как отверженный юноша желает возлюбленную свою, как навязывает он ей свою любовь и сердце. Он похищает ее и называет женой своей. Она же обессиленная не ропщет, терпеливо сносит нанесенную обиду. Но в душе ее взлелеянная слезами и несбывшимися мечтами растет и крепнет ненависть к своему поработителю, которая когда-нибудь вырвется из оков, и последствия этого будут страшны. Так и страна наша была захвачена Данией, а в 1814 году обесчещенная, униженная по Кильскому договору6 стала достоянием Швеции. Все попытки вернуть былую свободу ослабили ее еще больше. Так затравленный зверь из последних сил пытается перегрызть укротившие его веревки, но он уже в руках охотников, и они, довольные своей добычей, попирают его тело ногами. Зверь скалится, но ничего не может сделать. Трудные были тогда времена.

Наша деревня была не столь многочисленна как нынче, стояли, прижавшись друг к другу, всего двадцать домов, но даже это жалкое пристанище человеческой жизни влекло к себе стаи стервятников.

В тот день была прекрасная погода. Дул только слабый северный ветер. Небо, окрашенное в лазоревые тона, не предвещало никакой беды. Рябые волны резвились в лучах солнца, набегая друг на друга и слизывая с прибрежного песка маленькие камушки. Вдали можно было ясно различить невысокие скалистые островки, в глубинах которых зияли чернотой пещеры. Их непокорные головы, покрытые редкой растительностью, бесстрашно встречали суровые северные ветры, удары безумных бьющихся в агонии бурь и смиренно взирали на выплывающий из холодных вод моря круг солнца и меркнущие искры звезд. 

В тот час на берегу на гладком сером камне с темно-зелеными разводами сидела, обхватив колени руками, маленькая девочка. Она неотрывно смотрела вдаль, наслаждаясь свежим ветром, играющим с ее длинными каштановыми волосами, и подставляя его ласкам свое смуглое личико. На  ее по-детски пухленьких губах играла блаженная улыбка, а ее большие карие глаза светились умом и проницательностью. Но было в них иногда что-то странное, отрешенное. Взор их, казалось, был не столько направлен на мир окружающий, сколько на  мир внутренний, будто любая едва уловимая перемена вокруг должна была найти отклик в ее душе и сердце. Вдруг она очнулась от сладостного опьянения чудесного утра. К берегу приближались рыбацкие судна. Девочка поднялась, немного постояла, молитвенно сложа руки, и побежала к одному из крайних домов. У самого порога она столкнулась с дородной женщиной, несшей в руках два наполненных до краев водой ведра. Девочка остановилась и, пожелав ей доброго утра, прошептала:

-         Мама, я же говорила…

-         Опять ты за свое, Мари. Оке вернется не раньше, чем через неделю.

-         Но они уже здесь, и я видела папину лодку.

-         Не говори глупостей!

В этот момент мимо проковыляла старуха Альма и, приветливо помахав рукой, она указала в сторону  бухты. Альма, потеряв в прошлом году последний зуб, теперь изъяснялась со всеми только жестами. Но женщина сразу все поняла, и по щекам у нее заструились слезы. Альма же поспешила дальше – она любила первой встретить сына, а потому сообщала счастливую весть всем, кроме своей невестки. Мари взяла мать за руку, и они вместе направились к бухте.  Рыбаки уже успели бросить якорь и спуститься на берег. Почти месяц не было у них под ногами твердой земли. Их уставшие лица светились тайной радостью. Дети  и жены бросились в их жаркие объятья и прижались к влажным прилипшим  к телу рубахам, пропахшим мужским потом и рыбьей чешуей. Собралась вся деревня, и даже старики, обычно не выходившие из дома, были здесь..

Оке, красивый, статный мужчина, нежно гладил волосы жены и ласково ее успокаивал:

-         Будет тебе, Лина. Знаю, как ты каждый раз волнуешься, но я уже вернулся. Не плачь.

Мари стояла в стороне и наблюдала за отцом и матерью. Ее маленькое сердечко сжималось от радости, и слезы счастья готовы были выступить на глазах, но она изо всех сил сдерживалась. И когда Лина, наконец, отошла от мужа, она пожала его теплую руку. Другого отца такой холодный прием, возможно, расстроил бы, но только не Оке. Он-то знал, что испытывает сейчас Мари и как она его любит. Он подхватил девочку на руки и, пригладив ее длинные непослушные волосы, поцеловал в лоб. Щеки Мари запылали, и она с довольным видом спросила:

-         Ну, как улов, Оке? Я предупреждала маму, чтобы она ждала тебя со дня на день, но она отказывалась мне верить, возразив, что все мои слова – пустая болтовня. А теперь ничего не готово к твоему прибытию.

-         Но откуда ты узнала, когда мы вернемся?

-         Ветер прошептал.

-         Так ты умеешь разговаривать с ветром! Многие бы тебе позавидовали. Спроси его в следующий раз, когда нам лучше выходить в море?

-         Ты смеешься надо мной. Ты мне тоже не веришь! – девочка отстранилась от отца и с волнением заглянула в его глаза, но они были непроницаемы, - Так как улов?

-         Давно мы не возвращались с таким количеством рыбы.

Оке спустил девочку на землю, и его вниманием завладела Лина. Мари плелась позади, задумчиво глядя на обволакивающий ноги песок. Они уже дошли до дома, когда Оке внезапно обернулся  и, коснувшись щеки дочери рукой, прошептал:

- Поблагодари ветер от моего имени. Он все время был попутным.

Мари сильнее прижалась к его руке и, не сказав ни слова, убежала. Она знала, что отцу и матери сейчас хочется остаться наедине.

Глава 2

Был уже вечер. Мрак спустился на землю, и луна проложила по морю серебряную дорожку. Звезды высыпали на небе и манили своим загадочным блеском. Мари сидела на своем излюбленном камне и думала. Она слегка дрожала от вечерней прохлады. О чем она думала? О многом. В этой детской головке роились взрослые мысли. Вдруг она услышала, как кто-то остановился у нее за спиной. Это был пастор, шестидесятилетний старик. В свое время он много странствовал в поисках истинной веры, но также внезапно, как и уехал, вернулся в родную деревню. Через три года умер старый пастор, и он занял его место, найдя утешение в религии своих предков. С тех пор он почитал высшим долгом заботиться о делах своего прихода, о горестях и радостях жителей деревни и всячески помогать им на их нелегком пути к Богу. Много таких было до него, много - и после.

 Он улыбнулся и накинул ей на плечи свой сюртук. Мари благодарно кивнула, но не проронила ни слова. Она знала, что он пришел сюда неслучайно. Некоторое время он молча созерцал прелесть летнего вечера и украдкой поглядывал на сидящую перед ним девочку. Затем он присел рядом с ней на камень и заговорил:

-         Как спокойно и прекрасно море в вечерние часы! Кто бы мог подумать, что эта стихия – одна из самых безутешных чад природы. Сейчас перед нами безмятежное дитя, спящее в колыбели, но завтра мы увидим атланта, вырывающегося из земных оков, пытающегося своим гневом расколоть небо. Каково же море на самом деле? Каким ты видишь его, Мари?

-         Оно живое, как и мы с вами. Оно дышит, оно страдает и плачет, оно смиряется и буйствует, а сейчас, оно действительно спит.

-         Как же так, Мари. Море есть творение Бога. Ты невнимательно читала Библию.  Бог отделил воду от земли, часть воды собрал Он в морях, в реках и озерах, а другую часть заключил в тучах и облаках. Если бы море вышло из брегов, то потопило бы землю, но повелел Бог: «Оставайся там!». И море, и ветер послушны Богу. И то и другое – всего лишь стихии, созданные для людей и для выражения воли Господней.

-         Но ведь и человек – творение Божье. Однако вы никогда не решитесь сказать, что он не живой. И вам приятнее думать, что вам даровано право выбора. Почему вы решили, что вам больнее, чем морю. Потому что оно иное?

-         Все живое смертно, а море?

-         Тоже, это всего лишь вопрос времени.

-         Так, по-твоему, и ветер – нечто подобное людям?

Мари не ответила, взяла горсть сырого песка и стала пропускать его сквозь пальцы.

-         Наша религия допускает в определенной мере инакомыслие, каждый может по-своему истолковать слова Библии, но отказаться от нее – уже сродни духовному преступлению.

-         Я искренне люблю Бога и сына его Иисуса. Я следую его заповедям, и я читала Библию.

-         Ты – странный ребенок, Мари. Игре со своими сверстниками ты предпочитаешь одиночество, детским шалостям – вольнодумство. Ты размышляешь о том, о чем многие взрослые и не задумываются…Оке говорил тебе, когда они вернуться?

-         Нет!

-         Ложь – это грех. Подумай о спасении своей души.

Пастор тревожно посмотрел на девочку, ожидая ответа, но его не последовало. Но молчание длилось недолго. Щеки Мари порозовели, и она с жаром заговорила:

- Знаете, иногда у меня бывает такое чувство, будто я смотрю на себя со стороны, будто мое тело живет собственной жизнью, и оно всего лишь игрушка в руках Я наблюдающего, которое совсем по-иному мыслит, живет иными ценностями. В такие моменты я говорю о том, чего не могла и не могу знать, но говорю истину, и делаю то, чего не должна бы делать, но делаю правильно. До определенного времени они существуют неотделимо друг от друга, но нередко вступают между собой в спор, ибо имена их – плоть и душа. Вам знакомо это чувство? – она повернулась, посмотрела в глаза пастору и увидела в них страх. – Вы боитесь! Боитесь, потому что понимаете, что это - правда, которую знает каждый, но не каждый решается высказать вслух.. Теперь вы можете думать обо мне, что угодно, называть сумасшедшей и язычницей. Но вы, несмотря на так называемую свободу толкования Библии  и отсутствие догматов, вы устанавливаете рамки и ревностно следите, чтобы их никто не преступал. Вы не допускаете даже мысли о том, что каждая душа – светоч. Но говорил Христос: «И зажегши свечу, не ставят  ее под сосудом, но на подсвечнике, и светит всем в доме».

Мари встала, сняла сюртук и отдала его пастору. Ему нечего было возразить на ее слова. Воцарилось молчание, но оно оглушало. Его руки дрожали, а лицо побледнело. Наконец, он тоже поднялся:

-         Я не знаю, кто ты: пророк или дьявол, но в твоем детском теле живет старая душа. Не побоишься ли ты теперь прочесть вслед за мной «Отче наш…»?

-         Я люблю эту молитву.

Пастор в этот раз прочитал ее совсем не так, как во время проповедей, но с большей верой. Мари так же горячо вторила ему.

-         Уже очень поздно, твои родители будут волноваться.

-         Вовсе нет, они привыкли к моим длительным исчезновениям. Вы ступайте домой, отдохните. Пусть Бог вознаградит вас за преданность вере крепким здоровым сном. Я знаю, вы пришли сюда из лучших побуждений.

-         Сколько тебе лет, Мари?

-         Двенадцать.

-         Но ты поняла то, чего я не понял в свои шестьдесят! Я не быстро меняю свое мнение, хуже того, я закоснелый церковный служака, им и останусь, но то, что ребенок может так говорить – уже чудо. Спокойной ночи, Мари.

-         Спокойной ночи, сэр.

Глава 3

Мари проснулась, когда солнечные лучи согрели ее щеку. Она открыла глаза и обнаружила, что лежит в своей постели. Ей слышался крик чаек, что, верно, в этот утренний час носились над волнами в поисках пищи. Она потянулась и встала с кровати. В доме вкусно пахло жареной рыбой и свежим хлебом. Мари оделась, умылась и поспела как раз к завтраку. Отец и мать уже сидели за столом.

-         Доброе утро, Мари!

-         Доброе утро, мама. Доброе утро, Оке! Ты принес меня с берега домой?

-         Я же не мог позволить моему маленькому ангелу замерзнуть. Пастор сказал мне, что ты там. Когда я пришел, ты уже спала.

-         Не нужно было просить его поговорить со мной, Оке!

-         О чем ты говоришь?

-         Мои слова причинили ему боль!

-         Дорогая, мы волновались за тебя, - воскликнула Лина, заламывая руки, и заплакала.

-         Потом ты вовсе не расстроила его. Он сказал, что ты многое поняла.

-         Зато ты его не понял.

-         Мари, он высоко тебя ценит.

-         Этого разговора можно было избежать.

Мари встала из-за стола и направилась к двери.

-         Неужели ты не будешь завтракать? – удивилась Лина.

-         Нет! Меня ждет море.

-         Мари, пастор сказал тебе, что я просил его с тобой поговорить?

-         Нет, ветер!

Оке грозно ударил по столу кулаком, но Мари уже скрылась за дверью. На ней было длинное белое платье. Спутанные волосы развивались на ветру. Она подошла к воде и погрузила в нее большой палец ноги. Море показалось ей достаточно теплым, чтобы можно было искупаться. На берегу никого не было. Мари скинула платье и вошла в воду. Все ее  тело покрылось мурашками, а губы задрожали, но она уверенно продвигалась вперед по песочному дну, которое уже через несколько метров сделалось каменистым. Вдоволь искупавшись, она уже собиралась выбраться на берег, как вдруг заметила, что на ее камне сидит юноша. Ему было лет шестнадцать. Светлые вьющиеся волосы спускались до самых плеч.  У него был прямой греческий нос,  большой несколько выдающийся вперед подбородок, что указывало на решительность и силу его натуры. Голубые глаза искрились озорством. Он обратился к Мари своим низким глубоким голосом:

-         Я заходил к тебе вчера, но мне сказали, что ты, как всегда на берегу, и я решил не мешать тебе в твоей вечной беседе с ветром.

-         Юхан, ты не мог бы спрятаться за тот большой камень, - и она показала рукой на гигантский черный камень в шести метрах от берега. – Мне бы хотелось одеться, я уже совсем замерзла. Знаешь ли, вода не слишком теплая.

-         Так зачем же ты стала купаться?

-         Юхан, ты отойдешь или нет?

-         Да, моя повелительница, - он шутливо ей поклонился и быстрыми шагами направился к камню. 

Когда он исчез из виду, Мари выбралась из воды и быстро оделась. Ее мокрые волосы стали слегка завиваться. Через несколько  минут рядом с ней уже стоял Юхан. Он был единственным человеком, который не боялся быть другом Мари. И она была ему за это очень благодарна. Он прекрасно знал, что, несмотря на кажущуюся твердость характера, она была очень ранима. Их дружба зиждилась на любви к чтению и природе, а потому все разговоры между девочкой и юношей сводились к обсуждению уже прочитанных произведений, которые они брали в церковной библиотеке, или выражению личных, иногда несхожих, взглядов на жизнь. Она вовсе не казалось ему еще ребенком, а он ей – заносчивым глупцом, коими были многие его ровесники. Она искренне ценила его, а он – ее.

Юхан протянул ей маленький сверток и стал терпеливо дожидаться, пока Мари его развернет, но та в свою очередь не спешила посмотреть подарок, а потому просто положила его на камень.

-         Сегодня прелестный день, но я боюсь. Произойдут перемены.

-         Моя маленькая пифия. Позволь мне быть твоим Аполлоном и утешить тебя. Что может случиться в таком маленьком поселении, как наше. Рыбаки дома, а потому шторм нам не страшен. Улов был богат, а потому голод нам не грозит. Потому прекрати беспокоиться. Пойдем на уступ рядом с бухтой и я прочитаю тебе  стих собственного сочинения.

-         Надеюсь ты прав, а ветер ошибся.

Она развернула подарок. Там оказалась роза.

-         Откуда ты взял розу, Юхан?

-         Вырастил для тебя на окне.

Вдруг ее руки задрожали, и на глазах выступили слезы. Мари едва слышно прошептала:

- Юхан, никогда не дари мне цветов. Они плачут, и этой розе сейчас очень больно, а я не могу ей помочь.

Сначала Юхан растерялся и не знал, что ему делать. Но в следующий миг он выхватил цветок и выбросил его в море, взял ее за руку и потянул за собой. Мари продолжала плакать, но покорно следовала за ним. Вскоре они добрались до высокого поросшего лишайником уступа и уселись на редкую траву, зеленую у корней, но с пожелтевшими краями. Мари уже успокоилась и участливо смотрела на Юхана. Она понимала, что обидела его. Юхан достал из-за пазухи несколько тонких листочков и протянул Мари. Но она жестом показала, чтобы он читал сам. Юхан коснулся рукой ее подбородка и слегка приподнял ее опущенную голову. Он долго вглядывался в доверчиво смотрящие на него глаза. Внезапно он понял, что любит ее, любит всем сердцем, но тут же его отрезвляющим холодом окутали мысли, грубые поборники разума: «Но ведь она всего лишь маленькая девочка с недетским представлением о мире и имею ли я право беспокоить ее своими неуместными чувствами. Сейчас она способна принять только мою дружбу. Как жаль, что ей всего двенадцать лет. Будь она хотя бы на два годы старше, я не удержался бы от поцелуя». Он отвернулся и резко отдернул дрожащую руку. Ему потребовалось еще несколько минут, чтобы овладеть собой и успокоиться. И когда он вновь к ней повернулся, его лицо прояснилось, как небо после дождя, а в глазах заискрилась неиссякаемым фонтаном радость оттого, что он был рядом со своим маленьким ангелом. Вот что написал Юхан.

Старик, тяжело кряхтя, достал из кармана  потрепанные пожелтевшие листы. Ночь уже вступила в свои права, принеся с собой прохладу. Далекие звезды неприветливо мерцали в небе, а луна приобрела кровавые оттенки. Все костры, кроме одного, одиноко пылали и, сердясь, выбрасывали вверх пламенные языки и плевались жгучими искрами. Все собрались вокруг того костра, где рассказывал свою историю старик. Люди по очереди садились у костра, чтобы хоть немного согреться, ибо никто не хотел уходить, чтобы не пропустить ни единого слова. Старик немного помолчал, потом откашлялся и продолжил. Он посильнее нагнул голову, чтобы никто не мог видеть его слез, и стал читать.

Вот что написал Юхан:

На  широкой  чернеющей  туче

Рисовал  ветер  нежно  рукой

Ее  локоны, губы, и  лучик

Их  окрашивал  в цвет  золотой.

 

И  глаза, голубые, большие,

С  теплым  блеском  и  даже  живым,

Будто  бросив все  беды  мирские,

Тихо  манят  сияньем  святым.

 

 

Ветер  видел  ее  за  морями

На  скалистом  крутом  берегу

В  длинном  платье, с босыми  ногами,

Видел  в  доме, в  лесу, на  лугу.

 

 

Трепетал  и  боялся  спуститься,

Поклоняясь  ее  красоте.

По  волнам, как  безумный, резвился,

Когда  видел ее  на  скале.

 

И  однажды он  теплой водою

Ее  ноги   босые  обдал,

Будто  спрашивал: «Что  же  с  тобою?

Я  пойму: я  ведь  тоже  страдал!»

 

Но  она  неизменно  молчала

И  смотрела  в  безликую  даль,

Ее  сердце  давно  тосковало,

Да  и  душу  изъела  печаль.

 

Ветер  резко  взметнулся  над  нею.

Он бесплотен, как  призрак  ночной,

Он  ревет  или  трепетно  веет.

Ее  сердцем  владеет  другой.

 

Он ему  обязательно  скажет,

Как  она  его  любит  и  ждет,

И  портрет  ему  дивный  покажет,

И  он  верил: моряк  все  поймет.

 

И  в  волшебном  сиянье  заката,

Он над  морем  седым  рисовал

Те  черты, что  запомнил  когда-то,

И  ту  грусть, что  случайно  узнал.

 

И  на  чудо, что  дарит  природа,

Собрались  посмотреть  моряки.

Он  не  видел  ее уж  два  года,

Кровь  ударила  больно  в  виски.

 

И  надрывно  и  плача  и  воя

Ветер  нежно  коснулся  волос,

Как  письмо, его  мысли  с  собою

Он  на  берег  скалистый  унес.

Закружился  над  облаком  белым,

Как  ваятель  над  глиной  сырой,

И  спустился  на  землю  несмело,

Чтобы  дать ее  сердцу покой.

 

И  глаза  ее  вспыхнули  с  жаром,

Заструилась  слеза  по  щеке,

Сжалась  вся  будто  перед  ударом,

Позабыв  свой  платок  на  песке.

 

На  губах  появилась  улыбка,

И  не  стало  морщин  на  челе,

Но  не  знала  она,  как  же  зыбко

Наше  счастье  на  этой  земле.

 

 

Ветер  в  радости  не  удержался

И  укрылся  в  ее  волосах

И  не  ведал, что  шторм  разыгрался.

Потопляя  корабль  в  волнах.

Некоторое время Юхан молчал, позволяя Мари осмыслить услышанное. Он терпеливо смотрел на нее, но она, казалось, спала с открытыми глазами. Так прошло полчаса. Наконец, она очнулась и, не решаясь поднять на него глаза, прошептала:

- Все верно, только на берегу останется мужчина. И печаль его будет неизмерима. Но придет  день, когда море вернет все, что забрало у него.

Юхан удивленно посмотрел на нее:

-         Ты что-то видела? Расскажи мне Мари!

-         Ничего! Мне дано знать только это.

Он взял руку Мари в свою и крепко сжал, ибо на ее ресницах вновь задрожали слезы. Его лицо побледнело, и он воскликнул: «Господи, я чувствую, что должен все сказать сейчас. Потом будет поздно». Его щеки запылали нездоровым румянцем, он резким движением повернулся к Мари и заглянул ей в глаза. Она нежно коснулась его щеки и с легкой улыбкой сказала:

-         Я знаю!

-         Нет-нет, Мари. Это тебе даже в голову не пришло бы.

-         Тебе трудно говорить сейчас. Поверь, Юхан. Я знаю именно то, что ты так хочешь выразить. Мое сердце бьется созвучно с твоим, ибо в нем живет любовь. Ветер навеял мне все твои мысли. И пусть тебе не кажется постыдным любить дитя. Пусть, это всего лишь часть любви, возможной между женщиной и мужчиной, но придет время, и ты станешь моим любимым в полной мере. Я не могу объяснить щедрость даров Господних. Он наделил меня тем, что долгие годы заставляло меня страдать, ведь отличаться нелегко, но сейчас я получила должное вознаграждение.

Вдруг со стороны деревни грянул выстрел. Мари побледнела, а Юхан сильнее прижал ее к себе, будто боялся потерять свою драгоценность. Она вдруг ослабла и едва слышно прошептала: «Оке, не надо!». Юхан обернулся, но никого не было видно. Мари решительно освободилась от его объятий и побежала вниз по скалистому склону. Один раз она поскользнулась и упала, ударившись головой о камень. По лбу ее побежала тонкая струйка крови. Но она поднялась и снова побежала. Юхан последовал за ней, но никак не мог ее догнать, будто невиданная сила вселилась в это маленькое существо. Ему оставалось спуститься совсем немного, и он уже мог видеть, что творилось на берегу. Женщины и дети стояли у большого черного камня и плакали. А мужчины, встав плечо к плечу, неистово размахивали руками, пытаясь что-то объяснить, многочисленной группе незнакомых мужчин, находившихся у самой воды. Они были одеты в лохмотья, их лица искажены злобой. Только сейчас Юхан понял, что человеком, приближающимся к незнакомцам, был Оке. Мари уже бежала наперерез ему. Она налетела на него, подобно вихрю, и сбила с ног в тот самый момент, когда грянул второй выстрел. Если бы не Мари, он бы пришелся прямо в голову Оке. Один из чужаков подбежал и, схватив Мари за руку, потянул к воде:

-         Вы хотите, чтобы мы убили ее?

Несколько рыбаков помогли Оке подняться и тоже попытались приблизиться к оборванцам, но Оке остановил их со слезами на глазах:

-  Якоб, у них же моя Мари. Пожалуйста, не надо.

Незнакомцы говорили на другом диалекте, но удалось понять, что они хотят. Это были беглые каторжники. Они требовали дать им еду и несколько лодок, чтобы добраться до континента. Любому моряку известно, что переплывать на рыбацких суденышках суровое северное море – чистое безумия, но эти люди и были безумны. Вскоре женщины принесли им все запасы рыбы, хлеба и питья. Пятеро каторжников держали под прицелом всех жителей деревни, а остальные грузили все это на ближайшие лодки в бухте. Погрузка длилась не менее трех часов. Дети громко плакали, женщины причитали, а мужчины терпеливо ждали, только желваки ходили по скулам. Юхан все это время стоял рядом с Оке. Ему хотелось плакать от беспомощности. Наконец, погрузка закончилась, и один из каторжников заявил, что они возьмут с собой Мари, дабы обезопасить себя от преследования, а если жители будут противиться, то перестреляют всех детей. Лина упала в обморок, а Оке заплакал. Неужели он больше не увидит, свою любимую Мари? Но никто не решился выступить против. Мари повернулась к одному из каторжников, который походил на их предводителя, и проговорила спокойным и твердым голосом, к великому удивлению всех, на их диалекте:

- Мне бы хотелось проститься с родителями. Вы должны мне позволить. Я вернусь к вам.

 Каторжник рассмеялся ей в лицо, но что-то в глазах этой девочки заставило его дрогнуть.

- Вы же не хотите потонуть после нескольких часов пребывания в море? Или вам интересно будет познакомиться с его гневом. Поверьте, море и ветер на моей стороне, - и будто в подтверждение ее слов порывы ветра усилились, и море покрылось мелкой рябью.

Каторжник кивнул. Мари подошла к матери, которая уже пришла в себя и крепко поцеловала ее. Лина вглядывалось в лицо дочери, пытаясь найти следы страха, но девочка была спокойна. Мысли ее были далеки отсюда, а глаза стали отрешенными. Мари приблизилась к отцу. Он хотел обнять ее, но она ему не позволила, улыбнулась и заговорила так тихо, чтобы мог слышать только он:

- Что ж, Оке. Теперь мой черед уходить! Посмотрим, скажет ли тебе ветер, когда я вернусь. Твои слезы, Оке, причиняют мне боль. Такова моя судьба. И не я ее выбираю. Как бы мне хотелось…, -она немного помолчала. – Слушай ветер. Поверь ему.

Затем она подошла к Юхану, запечатлела на его дрожащих губах жаркий поцелуй, вернулась к каторжнику, и они поднялись на одну из лодок. Через некоторое время они выплыли из бухты, обогнули несколько островков и исчезли из виду. Оке упал на колени и горько заплакал.

- Черт побери, они украли мою лодку. Как я теперь буду выходить в море? Чем мне зарабатывать себе на жизнь! – воскликнул молодой рыбак Аббе.

 Эти слова походили на удар, нанесенный умирающему человеку. Все почувствовали грубость и низость его поведения и зашикали на него. Аббе же не успокаивался:

-         Эта девчонка всегда была сумасшедшей. Без нее жизнь в деревне станет спокойнее. Пусть там побеседует с морем и ветром. Почему они не взяли твою лодку, Якоб, а мою! Вот плохой день!

-         Ты либо сошел с ума, либо лишен души…- взревел Якоб.

Но он немного опоздал, так как Оке вскочил на ноги и, вложив в удар всю обиду и боль, опустил свой тяжелый кулак прямо на голову Аббе, так что его потом несколько часов не могли привести в чувства, и ему так и не удалось дослушать обвинительную речь Якоба.

Юхан же укрылся со своим горем в церкви. Его душили слезы. Болезненный комок встал в горле, так что он не мог вымолвить ни слова. Но все это было лишь слабым отзвуком тех страданий, которые испытывали его сердце и душа. Вдруг он почувствовал, как чья-то ласковая рука гладит его по голове и успокаивает. Он поднял голову. Рядом с ним стоял пастор. Его бледное лицо говорило о тяжелой внутренней борьбе. Он мог бы радоваться, ведь теперь не будет человека, способного поколебать веру других людей, ребенка, которому от рождения было дано то, на что он потратил столько времени и сил, но так и не понял. Но все его существо противилось подобному проявлению эгоизма, и он искренне жалел Мари. Ему удалось расслышать слова, предназначавшиеся Оке, и они обнадеживали его. Об этом он и сказал Юхану. И тот поклялся, что будет ждать ее до самой смерти.

Глава 4

Между тем, лодки, ставшие пристанищем человеческого греха, отплыли довольно далеко от берега, но на пути все еще попадались островки. Мари стояла на корме, глядя вглубь холодной воды. К ней осторожно приблизился предводитель:

-         Я не хотел пугать тебя. Откуда ты знаешь наш диалект?

-         Не знаю!

-         Я тоже люблю шутки. Но будь со мной честна и я, быть может, помилую тебя.

-         Вы пытаетесь меня испугать, но великодушие – это не минутное состояние души, а ее неотъемлемая часть. Иначе оно превращается в пафос, в театральное действо, которое неминуемо заканчивается и не всегда приходится по душе зрителям.

-         Ты  монахиня? Ты святая?

-         У протестантов нет ни монахов, ни святых.

-         Кто ты? Почему ты, двенадцатилетний ребенок, говоришь так, будто видишь нас насквозь? Ты обладаешь даром ясновидения?

-         Спросите об этом Бога, ибо все, чем владею, – дары его.

-         Скажи, мы доплывем до континента?

-         За что вас сослали на каторгу?

-         Меня за убийство. Многих других тоже, но про всех я не знаю

-         Вам когда-нибудь приходилось пробовать слезы на вкус?

-         Конечно, или ты думаешь, что есть люди, которые никогда не плачут?

-         Какие они?

-         Глупая девчонка! Соленые!

-         А какая вода в море?

-         Соленая!

-         То есть слезы человеческие, и они поглотят вас, ибо ни одно злодеяние не остается безнаказанным.

Каторжник схватил ее за худенькие плечи и стал неистово трясти. Ветер тут же усилился, и он, посылая на ее голову тысячи проклятий, отпустил ее. Мари опять подошла к корме и стала смотреть на воду. Вдруг оттуда показался дельфин. Он был темно-бурого цвета, довольно большой, с высоким спинным плавником. Он радостно засвистел, и  Мари в ответ улыбнулась. Мари попыталась заговорить с ним, и у нее вырвался громкий пронзительный свист. Сама она этого не почувствовала, но каторжники сильно испугались и попытались к ней подойти. Когда Мари услышала их нерешительные шаги, свист сменился хлопками. Каторжники недоуменно переглянулись. Один из них прошептал:

- Я где-то слышал, что таким  звуком дельфины устрашают своих врагов. Нам лучше к ней не приближаться.

 Они отступили, и Мари вновь повернулась к дельфину. Он звал ее к себе, и она, не раздумывая, подчиняясь голосу незнакомого существа, прыгнула в воду. Тут же рядом оказалось еще несколько дельфинов. Они прижались друг к другу спинами и, поддерживая Мари, поплыли к одному из казавшихся маленькой точкой на фоне моря островков. Мари теперь могла изъясняться на их языке, а потому она попросила доставить ее к берегу, но дельфины молчали, и продолжали плыть своим курсом. Но когда она взмолилась, один из них, самый большой, ответил, что ей еще многое нужно узнать и она останется с ними еще на день. Мари смирилась. Она сильно замерзла, и все ее тело дрожало. Вскоре они подплыли к острову в форме горы. Внутри него была большая пещера, разделенная водой. Казалось, что море разрезало остров напополам. Дельфины объяснили, что здесь им легче будет к ней приближаться. Мари задрожала и снова попросила вернуть ее домой, но дельфины были неумолимы, сказав, что так ей было суждено. Теперь заговорил ее спаситель.

-         Все происходящее может показаться тебе странным, но мы говорим с тобой  по воле Господа. Люди давно разучились уважать заветы Божьи. Они разучились любить ближних. Для вас мы всего лишь морские животные, но мы помогаем даже больным сородичам дышать, поднимая их на поверхность, мы ведем себя дружелюбно со всеми существами, нередко прощая им безосновательную злобу. Все мы сотворены Богом. У нас есть свой язык, своя цивилизация. Она отличается от вашей, ибо мы возвышаем не внешние, но внутренние ценности. Мы излучаем любовь и доброту. Дельфин умрет ради других, а человек убьет ради себя. Нет, я не говорю о всех, но таких как ты, Мари, очень мало. Донеси наши слова до людей, ибо какою мерою мерите, такою и вам будут мерить. Научитесь любить ближних своих.  Научитесь видеть не только себя в окружающем мире, но мир вокруг себя, ибо даже самое крохотное существо есть неотъемлемая часть мироздания, сотворенная любовью Господа. И любовь эта проявляется во всем: в холодном дожде, оплакивающем одинокие уступы скал, в солнце, чей восход пробуждает в наших душах надежду, в помощи страждущим, в мыслях и деяниях. Всякое дерево доброе приносит и плоды добрые, а худое дерево приносит и плоды худые, всякое дерево, не приносящее плоды, срубают и бросают в огонь!. Ваши сады велики, но в них слишком много неплодоносящих древ, и жизнь их бесплодна. Они не исполняют того, чего должны сделать. Так и люди. Внутри сердца их постоянно тлеют угли, только стоит раздуть их, но они предпочитают думать, что огонь давно потух. Они ищут легкого пути через поле ржи, в то время как истинный путь увит терниями. Дни и ночи становятся для них серыми, безликими. Но  каждый «день сотворил Господь: возрадуемся и возвеселимся в оный!. Не сразу мы выбираем себе правильный путь, ибо нужно пройти многие испытания, чтобы камень, который отвергли строители, сделался главою угла; это – от Господа и есть чудо в глазах наших. Так живем мы.

-         Десница Господня высока, десница Господня творит силу! – закончила за них Мари.

Они подбодрили ее дружным свистом. Потом они заснули. Мари долго наблюдала, как они во сне поднимаются на поверхность, чтобы набрать воздуха и как вновь опускаются. На глаза у нее навернулись слезы. Она встала на колени и стала жарко молится. В пылу молитвы, она даже не заметила, как тело ее согрелось и перестало дрожать.

Рано утром дельфины помогли Мари добраться до дома. Она поблагодарила их, и сказала, что теперь еще больше уверилась в своей правоте. Она тихо опустилась на колени и поблагодарила Бога за милость его. Вдруг от камня отделился силуэт и стал медленно приближаться к Мари. Это был Юхан. Он не мог поверить своим глазам. В море снова засвистели дельфины. Они выпрыгивали из воды и вновь ныряли в прохладную волну прибоя. Их спины блестели в лучах возрождающегося солнца. Мари засвистела им в ответ. Но Юхана уже ничего не могло удивить. Главное, что она была здесь, его милая, любимая девочка. Он подбежал к ней и крепко прижал к груди.

В эту ночь Оке приснился сон, что ветер ворвался в дом, разбив окна, и принес благостную весть, что дочь его жива и вскоре вернется домой. И лишь над морем забрезжили солнечные лучи, как он проснулся, и к величайшему удивлению обнаружил, что все стекла в доме были разбиты и тысячами переливающихся кристалликов лежали на полу. Он быстро оделся и поспешил на берег моря, где увидел обнявшихся Юхана и Мари. Чувства переполняли его сердце, но он сдержался и ровным, насколько это было возможно, голосом  сказал:

-         А ты права, Мари, ветер действительно говорит!

-         Привет Оке! – с этими словами Мари бросилась к отцу и заплакала.

Вся деревня приветствовала ее. Только Аббе все еще злился на Оке. Но ведь мелочные люди появились задолго до Аббе и будут существовать «до скончания века». В тот же вечер двенадцатилетняя девочка выступала перед прихожанами в церкви, ибо то была суббота. Она передала все слова, сказанные ей дельфинами, и многих заставила задуматься о своей жизни. Наутро она проснулась в жару и пролежала в лихорадке целый месяц.

Когда ей исполнилось семнадцать лет, она вышла замуж за Юхана, но у них никогда не было детей – такова была ее расплата за одну ночь в холодном море. Она сохранила свой дар до самой смерти и помогала другим людям. Перед самой смертью она сказала Юхану:

- Я знаю, что станется со мной. Я вернусь в море и стану дельфином. Когда тебе станет больно, позови меня по имени, и я приплыву, чтобы утешить тебя своей любовью. В память о ней Юхан высек на большом черном камне ее лицо, дабы  потомки могли знать, какой она была, странная Мари, дочь Ветра и Моря.

Старик закончил свой рассказ глубокой ночью. Казалось, за это время он вдвое постарел. Все слушатели молчали. Только один маленький мальчик спросил:

- Вы ведь и есть тот самый Юхан?

Старик улыбнулся, закашлялся, а потом ответил хриплым от слез и переживаний голосом:

- Да!

Он медленными шажками направился к берегу и крикнул: «Мари». Все последовали за ним. Через некоторое время луна выхватила своим бледным светом из общего ночного пейзажа блестящую спину одинокого дельфина. Он плыл по направлению к берегу вдоль серебряной дорожки и радостно свистел. Старик улыбнулся, махнул рукой, будто прогоняя его, и дельфин исчез.

То был самый необычный праздник Волны. Старая лодка была разбита, сердца людей обновились, души стали чище. С рассветом рыбаки отправились в море, женщины принялись за свои домашние хлопоты, но каждый втайне обдумывал рассказ человека, который уже перестал быть безымянным стариком.

11 апреля 2003 г.

 

 

1     От Матфея, Гл. 6, ст. 24, 25; Гл. 20 ст. 16    

2  Один – странствующий бог, создатель Вселенной, предводитель небесного воинства (герм.-сканд. мифология).

3 Тор – бог-громовержец, воплощает магическую мудрость (герм.-сканд. мифология).

4  Меч Мьёлльнир – молния, громовой удар, оружие Тора, которым он сражался с великанами .(герм.-сканд. мифология).

5 Альвы – карлики, мифические существа, умеющие ковать волшебные предметы (герм.-сканд. мифология).  

6   Кильский мир – Норвегия участниками антинаполеоновской коалиции была передана Швеции в благодарность за помощь в борьбе с Наполеоном 1.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Праздник Волны (философская сказка из...
Словотворие
12.06.2012
3 3
Великая черепаха (философская сказка из...
Словотворие
12.06.2012
3 1
Дом (из цикла "Деревенские...
Словотворие
10.06.2012
5
Машутка (из цикла "Деревенские...
Словотворие
10.06.2012
1
Несколько стихотворений...
Словотворие
09.06.2012
3

Корова

По пыльной, широкой дороге,

Разрезавшей поле дугой,

Старуха, едва влача ноги,

Корову вела на убой.

 

Обвисшее вымя мешало,

Ввалились худые бока,

Хвостом она мух отгоняла,

Веревка сцепила рога.

 

Корова печально жевала

Траву, что по ходу рвала,

Глазами слепыми мигала

И тихо, доверчиво шла.

 

И ноздри ее трепетали

От ласки хозяйской руки,

И черные уши дрожали

От свежести, бьющей в виски.

 

Старушка в слезах причитала:

«Прощаться с тобой нам пора,

Здоровье не то уже стало,

И ты, моя Зорька, стара!

 

Уж годиков сколько минуло!

Ты в голод спасала меня,

Тебя как-то летом раздуло,

Так не было худшего дня.

 

А помню, впервой ты телилась,

Родить все никак не могла,

Испариной жаркой покрылась –

Соседа я вмиг позвала.

 

С ним вместе теленка тянули,

Ты все терпеливо снесла,

И в нос его мокрый лизнула,

Под вымя кормиться звала.

 

И шерсть твоя слезы впитала,

От горя пролитые мной,

И сколько бы я не искала –

Не будет коровы такой!»

 

Старушка сильней зарыдала,

Корову свою обняла,

Щекой к ее уху припала:

«Ах, Зорюшка, как я могла!»

А солнце над тучей свинцовой

Рассыпало свет золотой,

Старушка с любимой коровой

Теперь возвращалась домой.

Корова (стихотворение)
Стихи
09.06.2012
7
Возвращение сына (стихотворение)
Словотворие
09.06.2012
4 9
Ветер (стихотворение)
Словотворие
09.06.2012
1 3
Необычное в обычном...
Фоторепортаж
08.06.2012
1 6